Уходит и Разумов.
Теперь, вот в этот-то момент, когда слышимость отвратительная, должна показать себя вышколенная им, майором Савушкиным, служба радиоперехвата. По команде Разумова сейчас перестроятся на «пойманную» волну радиопеленгаторные станции, начнут шарить в эфире дополнительные радиопосты. Все подготовлено, десятки раз проверено. Просчета быть не может.
Савушкин вслушивается в слабые звуки морзянки и гадает: какой метод связи применят немцы — дуплексный или симплексный? Если будут работать дуплексом, то этот проклятый КНК-1 будет отвечать на другой волне. На какой? Ищи тогда его! Если же симплексом, тогда должен ответить на этой же… В таком случае пеленговать будет проще.
Очевидно, об этом же думают и радисты. Без всякой команды все, кроме Людочки, начинают вращать ручки подстройки. А динамик чуть слышно пищит и пищит…
Напряжение нарастает. Пристроив у горла ларингофон, Савушкин тихо отдает соответствующие команды по всем объектам батальона. Его переключают бесшумно, без звонков.
Вот Людочка напряглась. Быстро оглянулась на комбата. Но майор уже сам слышит иной голос.
— Ти-ти-ти-та… ПРТВ… ПРТВ… Я — КНК-1… Я — КНК-1… Слышу вас отлично.
«Конечно, вам рядышком друг друга слышно отменно…»
— Симплекс! — с облегчением произносит майор.
Людочка кивает и как-то странно улыбается ему глазами. От этой улыбки Савушкину становится хорошо. Он уже не чувствует ни усталости, ни сонливости, ни голода.
— Бывший «гусак», — уверенно резюмирует Капралов.
— Точно, — подтверждает Котлярчук. — Ихний колун работает. Чего они его держат? Слушать противно.
Савушкин готов расцеловать своих слухачей. Огромное, как взрыв, опустошающее облегчение расслабляет его. Теперь остается ждать, когда штаб корпуса начнет отрабатывать связь с другой дивизией. То, что это скоро произойдет, он знает как дважды два. Его лишь несколько смущает то обстоятельство, что немцы работают симплексом. Что это? Пренебрежение к противнику? Нежелание работать на нескольких волнах в надежде, что при симплексной связи меньше шансов их обнаружить? Или что-то другое? Может быть, самоуверенность победителей? Обычная фашистская спесь?
Нет. Не то. Немцы не чувствуют серьезной опасности. Не знают о ней. А если и предчувствуют, то не знают о ее размерах. Корпус переброшен ближе к фронту для исключения случайностей местного значения. Не иначе.
Но как бы там ни было, через некоторое время подаст голос другая дивизионная радиостанция — и тогда дело в шляпе, господа фашисты. Савушкин заранее предчувствует, что дело сделано. Теперь перед штабом фронта краснеть не придется.
С других постов сообщают, что и прочие корпусные части начали отлаживать радиосвязь между собой. Савушкин этому уже не удивляется. Лишь запрещает отвлекать пеленгаторщиков. Сначала надо сделать основное — точно запеленговать главные штабные радиостанции.
Словно стараясь оправдать уверенность майора, штаб корпуса начинает вызывать другую станцию:
— Тй-ти-ти-та… Ти-ти-ти-та… СДР-1… СДР-1… Я — ПРТВ… Как меня слышите?
Через некоторое время СДР-1 откликается, сообщает, что слышимость отличная. Сигналы этой станции громче. «Очевидно, ближе к линии фронта», — отмечает Савушкин.
— Вот и бывший «волк» объявился, — констатирует Бабушкин.
Обмен мнениями:
— По-моему, так. — Это Людочка.
— Старый друг — лучше новых двух, — ухмыляется Капралов, и его некрасивое лицо опять кажется Савушкину чрезвычайно симпатичным.
— Тут не ошибешься. Этого тромбониста с «волка» я и днем, и ночью узнаю. Ничего солист. Не надоел за полгода… — не без уважения говорит Котлярчук и закатывает к потолку красивые плутоватые глаза. — ПРТВ… КНК… СДР… Что за капелла?
Всем ясно, что бывший моряк сейчас что-нибудь выдумает. Не шибко оригинальное, но прочное. На то он и первейший батальонный хохмач, этот неунывающий Котлярчук.
— ПРТВ… КНК… СДР… Ха! Портвейн, коньяк, сидр! В винную лавку превратился наш «зоопарк». Прямо-таки ресторан «Аркадия»… — Котлярчук мечтательно вздыхает и плотоядно чмокает губами. — Эх, где вы, прежние времена? Эх, Одесса-мама!
— Винная лавка? — Капралов чешет могучий затылок. — А что… Для них, фашистов, и это ладно.
— М-да… — Бабушкин делает брезгливую гримасу гурмана. — Не аппетитно. Впрочем… — И машет холеной белой кистью.
— Переварим, — добавляет Людочка.
Савушкину ясно, что новые ярлыки утверждены единогласно и окончательно, и кто бы ни предложил что-то другое — радисты своего мнения не изменят. Сам он тоже не имеет ничего против «винной лавки» — в употреблении удобен, — но, несмотря на то что все ждут его решения, по привычке щупает подбородок, не спешит высказаться. Лишь помолчав, произносит давно готовое: