— А-а… — огорченно махнул рукой подполковник, опустив бинокль. — Земля-то, земля наша, матушка, не ждет… — И столько горечи, слез было в голосе его, что Лепешев мотнул головой.
Он посмотрел на штабиста и впервые почувствовал огрубелым своим сердцем незнакомую доселе жалость к человеку в военной форме, какую носил сам. Подполковник был худ и костляв. На его изможденном лице лежали синие тени многодневной бессонницы, огромной усталости и глубокого внутреннего страдания.
— Ничего, все равно выдохнутся! — мрачно повторил Лепешев.
— Н-да… — Подполковник помолчал, потом спохватился: — Вот что, лейтенант… Мы можем выделить вам только два расчета бронебойщиков. Больше у нас ничего нет. Сами видите…
— Вижу.
— И еще. Командир дивизии передает в ваше распоряжение два отделения автоматчиков из комендантского взвода. Они будут прикрывать вас с обоих флангов у реки. И это все. — Подполковник махнул рукой, от штаба подбежали два сержанта. — Вот командиры отделений.
Сержанты представились.
— Как с боеприпасами? — спросил подполковник.
— Маловато! — привычно вздохнул Лепешев.
— Вон там в саду разбитая полуторка. В кузове должно быть около двадцати ящиков патронов и гранат. Весь наш боезапас. Сколько вам?
— Все! — отрубил лейтенант.
Молчаливо стоявший рядом Глинин удовлетворенно засопел.
Лепешеву стало веселее. И не столько от приятного сообщения подполковника, сколько от того, что рядом находятся такие вот, как его боец, надежные люди, которых он мог понимать даже по сопению. Без всего — без хлеба, даже без воды — может обойтись солдат в тяжелую минуту, но только не без боеприпасов. Лепешеву самому уже много раз пришлось испытать горькое солдатское бессилие, когда пуст становился диск автомата, и потому ему была люба лютая жадность Глинина к каждой лишней гранате, к каждой лишней обойме патронов.
— Все?! — По блеклым губам подполковника проскользнуло подобие улыбки. — Ну что ж… Быть по сему. Раскулачивай полуторку, лейтенант.
Глинин шевельнул руками. Лепешев прекрасно понял его.
— Выполняйте.
— Есть! — Глинин вскинул руку к пилотке, четко повернулся и отпечатал — положенные по уставу — три таких шикарных строевых шага, что даже сам Лепешев удивился. За всю войну ему не пришлось видеть этакой парадной ловкости на боевой позиции.
— Н-да! — одобрительно цокнул подполковник и опять поднес бинокль к глазам. Он что-то увидел, так как даже привстал на цыпочки.
Лепешев поглядел в степь, и ему почудилось далекое облачко пыли.
— На! — Подполковник сунул ему бинокль. — Держись, лейтенант. Как начальник оперативного отдела дивизии я тебе больше ничем помочь не могу. — И широкими шагами побежал к штабной мазанке. Уже оттуда донеслась его хриплая команда: — Все, кто может ходить, все без исключения на эвакуацию раненых!
— Сколько бойцов в вашем отделении? — спросил Лепешев одного из сержантов.
— Пять.
— Вместе с вами?
— Вместе со мной.
— А в вашем?
— Шесть вместе со мной.
— Видите фланговые пулеметные точки? Так вот, чтобы внизу под ними был выкошен весь камыш. Вербы спилить.
Сержанты растерянно переглянулись.
— Нечем, товарищ лейтенант.
— Найти! Чтобы берег в зоне огня наших пулеметов был чист, как детское колено! Ясно?
IV
Будто подстегнутые хриплой командой подполковника, время и события разом ускорили бег. Громыхая колесами, с левого берега примчалось несколько подвод, груженных носилками. За ними еле поспевали взмокшие красноармейцы. Размахивая длинными сильными руками, выбежал на дорогу командир дивизии полковник Савеленко и начал басисто выкрикивать приказания.
Пусто стало возле штабной мазанки. Командиры ушли туда, где дожидались решения своей участи раненые бойцы.
Лепешев тоже хотел послать половину взвода на эвакуацию раненых, но полковник запретил ему это.
— Делайте свое дело, лейтенант! — угрюмо пробасил он, когда Лепешев обратился за разрешением.
Как показали дальнейшие события, такое решение было верным. Когда из-за серого горба степи вынырнули мотоциклы, а за ними выползла колонна автомашин и бронетранспортеров, Лепешев понял: если немцы с ходу, без разведки, бросят эту силу на хуторок, то развязка наступит быстро, ибо единственной организованной боевой силой у переправы был его, Лепешева, небольшой взвод. Но все же это была хоть какая-то, но сила, а следовательно, и шанс на спасение.
Лепешев дал команду, чтобы бойцы продолжали окапываться, а сам вскинул бинокль. Сады мешали разглядеть, что творится в балке, где находились раненые, но зато отлично просматривалась степь. И лейтенант наконец обнаружил соседнюю балку, в которой отсиживались остатки разгромленного немецкого заслона. На голубовато-зеленом ковре трав стали появляться человеческие фигурки. Они перебегали, падали, ползли; над степью заколотило, застукало — вспыхнула частая беспорядочная стрельба. Притаившиеся до поры до времени гитлеровцы, увидев идущую на помощь колонну, очевидно, загорелись желанием хотя бы на раненых выместить злобу за ночной разгром.