Заседатели довольно улыбнулись. Дело было окончено. Деньги за жизнь Старика поступили на государственный счёт.
Поддерживая Старика за локоть, Внук вывел того из комнаты Заседателей.
— Папа! — раздался в коридоре ещё одни радостный крик. — Папа, ну как же так!.. Ну что же ты… Ну, прости. Я совсем забыл, что сегодня шестнадцатое число. Но ты? Почему ты не сказал им, чтобы они сняли деньги с моего счёта.
— Сумма была слишком большой, — ответил Старик.
— Ничего, пусть снимали бы всё.
Перед Стариком стоял Сын — высокий, ещё крепкий мужчина.
— Пусть сняли бы столько, сколько надо, я дам ещё, заработаю, сколько будет нужно. Ну ничего, всё обошлось, мы успели. Пойдём отсюда. Пойдём, ты устал. Доведи дедушку, я подгоню машину прямо к входу, — обратился он уже к своему сыну.
Через полчаса все они втроём — Старик, его Сын и Внук сидели уже в одном из придорожных ресторанчиков у подножия гор. Перед ними стояло блюдо с полыхающей овертой, и дымилась тут же свежая, только что снятая с углей рыба, и сладко пахли кусочки восхитительной куэльи. Старик потягивал плотный жгучий кофе.
— Дед, ну и напугал же ты нас… — теперь уже улыбаясь, говорил Внук.
— Да папа, ты прости меня. Я совсем забыл, какое сегодня число, мне следовало бы приехать за тобой ещё утром, — сокрушался Сын.
— Деда, и ты добирался в город сам на автобусе?! — восклицал Внук.
— Мне бы переобуться, — попросил Старик, вспоминая о том, что бумажный свёрток с его поношенными сланцами остался лежать на заднем сидении машины.
А ещё через полчаса все они втроём — Старик, его Сын и Внук, сидели на парапете набережной родного рыбацкого посёлка, и все втроём смотрели на море. Это было то самое место, где вчера Старик сидел с Мальчуганом, и так же, как и вчера, раздавались над волнами крики чаек, и прибой с шумом разбивался у ног, и ветер доносил свежий запах водорослей, соли и рыбы.
— Я схожу нам всем за мороженым, — предложил Внук. — Деда, тебе шоколадное или с сиропом.
— С сиропом, — ответил Старик, помня, что Внук любит именно такое.
Тот пошел к торговкам.
— Папа, я сегодня испугался за тебя, — оставшись наедине со Стариком, признался Сын. — Я вдруг испугался, что не успею. Что тебя не станет, и я потеряю тебя навсегда.
— Ну, ты не должен этого бояться, когда-нибудь это всё равно случится, я уже достаточно пожил, — попытался успокоить его Старик.
Но в глазах Сына — рослого мужчины, виски которого тронула уже седина — вдруг промелькнул взгляд наивного испуганно ребёнка.
— Нет, не говори так, пожалуйста, — торопился сказать он. — Ты должен жить, пока у тебя есть силы, ты должен жить.
Вернулся Внук.
— Они не принимают электронные деньги, — растерянно пробормотал он. — Я уже и забыл, что такое бывает… Пап, у тебя нет мелочи?
— У меня есть, — ответил Старик. — Вот, возьми, — и он повернулся к Внуку своим карманом.
Взяв мелочь, молодой человек побежал снова к торговкам.
А потом все они втроём — Старик, его Сын и Внук — сидели на парапете, ели мороженое и с наслаждением смотрели на море.
— Деда, а помнишь, как ты учил меня вытаскивать из моря рыбу, и как мы с тобой выходили рано утром в море, и ещё как ловили крабов. А наш вечерний костёр, ты помнишь? — с удовольствием вспоминал Внук.
Старик всё помнил. Он помнил, как они жили здесь с Внуком вдвоём, пока его отец трудился в городе, и это было самое благословенное время в его жизни. Они выходили в море на старой, ещё дедовской лодке. Мальчик был счастлив, и Старик был счастлив тоже.
— Деда, а ты помнишь, наш домик, который мы смастерили из фанеры и старых досок, через открытый верх которой, засыпая, мы с тобой смотрели на звёзды.
— Ну, его даже я помню, — улыбнулся Сын. — Помню, как ты построил его для меня. Жаль, что его уже нет.
Он не будет рассказывать сейчас отцу, как подростком постоянно забирался в тот домик после его отлёта, и спал там, оставшись один, и смотрел на огромное звёздное небо, зная, что его отец сейчас где-то там трудится ради него, и клялся, что никогда не подведёт своего Старика, а на утро уезжал в школу, где терпел насмешки одноклассников за свою бедность, и их осуждение за чрезмерное своё усердие, но он учился лучше всех, корпел над книгами, и возвращался из школы домой лишь поздно вечером, что мысль об отце грела его и лишь она придавала ему силы.