Тоска пограничной заставой
осталась давно позади.
Полей ненасытная страва
да саваном неба сатин.
Раздолье… Но конь спотыкался
всё чаще — и пена ртом.
Надсадно казак засмеялся,
в обрез заряжая патрон.
И жаворонок на выстрел
полётом отметил крест…
Упряжку настигнет быстро
теперь пограничный разъезд.
ДОРОЖНАЯ
Лихое перепутье
дорог-путей.
Хранимы Богом будьте
от всех чертей!
Хранимы верой станьте,
живучи — в рост!
Смотрители на станциях
лишь кривят рот.
У коренного силушка
огнём горит.
Седой ямщик исподтишка
глоточка три
хлебнёт из фляги — да в рукав.
Поёт, стервец!
Дорожка с песнею легка.
Когда ж конец?
По тракту вороны кружат.
Шальная даль.
Давно намаялась душа.
А всё ж не жаль…
Не жаль растерзанных годков
ради Христа.
Не жаль растерянный подков —
к версте верста.
«Кровь горделиво будоражит вены…»
Детство и юность — суета.
Экл., 11—10
Кровь горделиво будоражит вены…
Так каждый победителем рожден,
пока Кармический Дракон Вселенной
не примется топтать и поливать дождём
несоответствий, разногласий, спеси…
Тогда смирение нисходит новым днём.
И возрожденный дух свободно весел —
Дракон уж заботился о нем.
Но кровь бурлит, чтоб ненавидеть слабость.
И победители взахлёб веселье пью…
Иной цена расплаты быть могла бы —
грехи душе покоя не дают.
«Старушка-жизнь с косой и в сапогах…»
Старушка-жизнь с косой и в сапогах
стада на пастбища столетий выгоняет.
В глазах овец — смирение и страх.
Хвостами псы послушные виляют.
Но хищники соседних измерений
полны решимости напасть и унести
энергию души без сожалений.
Старушка продолжает всё ж пасти
достойных нас, понятных и привычных.
Трава столетий услаждает вкус.
И души, отзываясь эхом зычным,
Таскают бубенцами тягот груз.
«Мой серый брат, я за тобой иду…»
Мой серый брат, я за тобой иду.
Степной закат мою питает кровь.
Степной закат мне будоражит дух:
Два бога есть — Свобода и Любовь.
Мой серый брат! Надежда — сатана!
Две пары быстрых ног да острые клыки.
Да одиночества жестокая страна,
где облака упрямые легки.
Мой серый брат, пред гордостью твоей
колени не устану преклонять.
И ярость блеска глаз из-под бровей
один закат умеет затмевать.
Мой серый брат, я рад, что ты один.
Твоих богов я слышу голоса.
Один из них меня в огонь вводил.
Дугой же от огня того спасал…
«В унылом единении с величием…»
В унылом единении с величьем
потока монотонных древних лет
Он всё пытался обрести обличье
своё, которому нигде подобья нет.
Молитвами шлифуя веры стену,
он постигал нетленный и земной
закон непротивленья духу тела
и превращения воды в вино.
Он постигал безмолвие пределов,
таивших память будущих веков.
И словом постижимое хотел он
подать подобным, ищущим покой.
Но были тщетны слёзы и проклятья…
Вкусивший только знает хлеба вкус.
И он молчал, предчувствуя распятье,
И ощущая дней минувших груз.
«На колеблемых тайной задворках…»
На колеблемых тайной задворках
бродит тихий печальный зверь,
одинокий в сомнении горьком,
и упрямый в служении вере.