Выбрать главу
Тоска пограничной заставой осталась давно позади. Полей ненасытная страва да саваном неба сатин.
Раздолье… Но конь спотыкался всё чаще — и пена ртом. Надсадно казак засмеялся, в обрез заряжая патрон.
И жаворонок на выстрел полётом отметил крест… Упряжку настигнет быстро теперь пограничный разъезд.

ДОРОЖНАЯ

Лихое перепутье дорог-путей. Хранимы Богом будьте от всех чертей!
Хранимы верой станьте, живучи — в рост! Смотрители на станциях лишь кривят рот.
У коренного силушка огнём горит. Седой ямщик исподтишка глоточка три
хлебнёт из фляги — да в рукав. Поёт, стервец! Дорожка с песнею легка. Когда ж конец?
По тракту вороны кружат. Шальная даль. Давно намаялась душа. А всё ж не жаль…
Не жаль растерзанных годков ради Христа. Не жаль растерянный подков — к версте верста.

«Кровь горделиво будоражит вены…»

Детство и юность — суета.

Экл., 11—10

Кровь горделиво будоражит вены… Так каждый победителем рожден, пока Кармический Дракон Вселенной не примется топтать и поливать дождём
несоответствий, разногласий, спеси… Тогда смирение нисходит новым днём. И возрожденный дух свободно весел — Дракон уж заботился о нем.
Но кровь бурлит, чтоб ненавидеть слабость. И победители взахлёб веселье пью… Иной цена расплаты быть могла бы — грехи душе покоя не дают.

«Старушка-жизнь с косой и в сапогах…»

Старушка-жизнь с косой и в сапогах стада на пастбища столетий выгоняет. В глазах овец — смирение и страх. Хвостами псы послушные виляют.
Но хищники соседних измерений полны решимости напасть и унести энергию души без сожалений. Старушка продолжает всё ж пасти
достойных нас, понятных и привычных. Трава столетий услаждает вкус. И души, отзываясь эхом зычным, Таскают бубенцами тягот груз.

«Мой серый брат, я за тобой иду…»

Мой серый брат, я за тобой иду. Степной закат мою питает кровь. Степной закат мне будоражит дух: Два бога есть — Свобода и Любовь.
Мой серый брат! Надежда — сатана! Две пары быстрых ног да острые клыки. Да одиночества жестокая страна, где облака упрямые легки.
Мой серый брат, пред гордостью твоей колени не устану преклонять. И ярость блеска глаз из-под бровей один закат умеет затмевать.
Мой серый брат, я рад, что ты один. Твоих богов я слышу голоса. Один из них меня в огонь вводил. Дугой же от огня того спасал…

«В унылом единении с величием…»

В унылом единении с величьем потока монотонных древних лет Он всё пытался обрести обличье своё, которому нигде подобья нет.
Молитвами шлифуя веры стену, он постигал нетленный и земной закон непротивленья духу тела и превращения воды в вино.
Он постигал безмолвие пределов, таивших память будущих веков. И словом постижимое хотел он подать подобным, ищущим покой.
Но были тщетны слёзы и проклятья… Вкусивший только знает хлеба вкус. И он молчал, предчувствуя распятье, И ощущая дней минувших груз.

«На колеблемых тайной задворках…»

На колеблемых тайной задворках бродит тихий печальный зверь, одинокий в сомнении горьком, и упрямый в служении вере.
полную версию книги