Братья не унывали. В процессе поедания десерта они осыпали меня массой комплиментов, напевая их столь слажено и изыскано, столь цветисто и вычурно, но и столь же двухсмысленно, что не понять это я не могла. Мой опекун, сидящий рядом, улыбался только уголками рта, с интересом поглядывая в мою сторону. Ну, а я разыгрывала недалекое, простодушное дитя. Чуть краснеющее от всех комплиментов и в то же самое время комментирующая их прямолинейно, восторженно и с полным не понятием намеков на мужское и женское начало. Потом они решили меня расшевелить и забросали вопросами о моей жизни в поместье. И каждый раз, когда мне задавали вопросы, так сказать в лоб, я отвечала -- " Это мог решать только батюшка, магией мне не разрешал заниматься батюшка, поэтому и повесил ограничитель, батюшка ничего не говорил о том, что мне надо выходить за муж, поэтому я, очевидно, не просватана." Этот поток словесного состязания остановил герцог, наказав мне вернуться в отведенные покои для отдыха. Вчерашнее происшествие было обременительным для молодого, неокрепшего организма. А сам он пригласил гарцующих молодых людей в кабинет для разговора.
Там он объяснил братьям, что королевские маги засекли сильнейшее магическое воздействие на эту часть острова, исходящее из одного замка в королевстве Тамер. Замок, после сильнейшей грозы на месте преступления, взлетел на воздух, этим уничтожив все ниточки заговора. Поэтому по королевству распространяется слух, что Фаризен де Ворбильт, вместе с супругой, уничтожив ограничительные медальоны, бежал в неизвестном направлении, оставив дочь на произвол судьбы. Они о многом разговаривали, составив план занятий.
Чуть позже, уже в своих комнатах, молодые мужчины вспоминая обстоятельства завтрака, обмениваясь впечатлениями о молодой неискушенной особе, сделали вывод
--- Может быть от того, что она не догадывается для чего существуют мужчины и женщины, она столь прямолинейна и непосредственна?
--- Скорее всего ни отец, ни мать не объяснили ей суть взаимоотношений между этими разными созданиями. Ведь ей даже магией запрещали заниматься!-- А Фабиан со странным выражением лица, недоумевая и возмущаясь, заявил брату
--- Так, я не понял, она, что совершенно не знает, что происходит между мужчиной и женщиной в постели?--- Смеясь Зореан несколько раз кивнул головой.
--- Скорее всего, тем забавнее будет ее туда завлечь!
Я же, вернувшись в свою гостиную, была атакована Гвен
--- Вы зачем дурочкой прикидывались? Что такие достойные мужчины обо мне подумают? А если они расскажут отцу, какая я бестолочь, то отец очень рассердится и накажет, а страдать будем мы обе!
Она говорила много, а я слушала и понимала, где бы она не находилась, она продолжала по инерции бояться отца. А вот с моим присутствием, она полностью согласилась и принимает все, как должное.
---- Гвен,--- прервала я ее эмоциональную речь.--- Отец и мать погибли. Ты одна спаслась.
---- Неправда,-- закричала она.--- Вы же слышали, что сказал его светлость---
---- Гвен, научись смотреть правде в глаза. Родители тебя бы просто так не покинули. По крайней мере, хотя бы попрощались.
Я легла на диван и, попробовав "нырнуть" в собственное подсознание, встретилась с девочкой. Она по прежнему была в образе 7-летнего ребенка
---- Девочка,--- я обняла ее за плечи,--- к сожалению это правда. Но мы теперь вдвоем и мы все выдержим . Вот ты хотела рисовать. А почему не рисуешь?
Я огляделась вокруг. Зеленый туман был повсюду. Но вспомнив, как я, представив свои руки, увидела их, увидела свой новый искусный маникюр и кольцо, попыталась воссоздать мольберт и кисти, карандаши и бумагу. Вообщем, все принадлежности художника, какие могла вспомнить зрительно. Потом провела краткий ликбез, рассказав о Клоде Моне и , опять таки, представив зрительно его картины, которые помнила до мельчайших деталей ---- "Тополя", " Осенняя река" "Садовая дорожка" и некоторые другие, ведь это был любимый художник Дениса. Огромные фолианты с репродукциями картин всегда лежали на видном месте дома и в офисе. Супруг любил, разглядывая чудесные изображения природы, думать о делах. Самые удачные решения приходили в его голову, когда он рассматривал Моне, Айвазовского, Куинджи.