— Тебя смущает эта полуженщина — полуребенок в голове? — презрительно выдохнуло божество.
— Вообще-то, это ее голова! — поправила я в меру упитанного мужчину.
— Если бы она захотела, она бы давно потребовала бы вернуть ей все это. — Он жестом очертил контуры моей фигуры. — Но пока я не слышал от нее ни слова.
— А может спросим? — съехидничала.
— Почему бы и нет? — Глядя мне прямо в глаза, вымолвил собеседник и повел рукой. Недалеко от нас появилась фигура девочки — подростка в легком комбинезоне и с измазанными краской руками. Она, потупившись, уставилась в пол. — Инга, не хотите ли полюбоваться картинами, любовно исполненными кистью этой самобытной художницы, но только последними? — И опять в голосе мужчины было столько сарказма и издевки, что я передернула плечами от неприятного ощущения.
— Нет! Я вам не разрешаю! — Глаза девочки сверкали негодованием, а весь облик был одновременно и повзрослевшим, и каким-то новым, незнакомым.
Появившиеся одновременно с возгласом картины, меня озадачили. На них был изображен Игорь, иногда обнаженный, но чаще всего одетый в парадный, свадебный костюм. В его глазах были нескончаемое обожание, любовь и восхищение, все то же, к чему я привыкла там, на Земле. Обратив внимание на портреты, я выпустила из внимания автора этих картин. И тут до меня дошло. А откуда она могла знать Игоря и этот взгляд?
— А я вот не понимаю, как вы- умная, зрелая женщина увлеклись этими магическими извращенцами. Вернее одним из них и почему вы так млеете от этой магии! — Голос настоящей Гвендолин был полон затаенной боли и… зависти. Или мне это показалось? — Может быть я и девченка-несмышленыш, — зеленоглазка гордо вздернула голову. — Но Игорь в десятки раз привлекательнее и интереснее, чем этот Шаверни. И как он вас любил! Я уж, простите, имела достаточно времени, что бы просмотреть все ваши воспоминания времен жизни на вашей, так называемой, Земле, пока вы получали удовольствие от тела Зореана. Бр-р-р… — она поежилась, как от холода. — И мне ни капельки не стыдно! Это же мое тело и я имела право сравнивать! Так вот Игорь в сотни тысяч раз лучше!
Я опешила. Может, действительно, со стороны виднее? Да, Игорь очень рассудительный, умный, даже иногда педант и диктатор, но все для пользы дела, подавляющий своими знаниями и скрупулезностью, и на удивление очень привлекательный мужчина, но отчего-то моя душа к нему не лежала. Я просто поверила Денису, что это лучшее для меня, что Игорь — прекрасный отец для моих будущих детей и смирилась с этим. А нашелся человек, который все его потуги оценил. А может в этом как раз и выход?
— А… — Начала я несмело.
— Ну, ну… — Опять этот саркастический взгляд бога везения. — Вы хотите предложить выход из создавшегося положения? Смелее, каким бы нелепым он вам не казался!
И я решилась. Действительно, что мне терять?
— А если нас поменять телами? Я понимаю, конечно, что обмен не равноценен. Здесь этому телу всего 17 и впереди долгая жизнь, а там тело 35-летней женщины, которой еще максимум лет 50 и то….
На этих словах девичья фигурка сорвалась с месте и бросилась к Тарга, буквально упав перед его креслом на колени.
— Я согласна! Согласна! Я не хочу жить в магическом мире! Я ненавижу магию! И…. Несколько лет рядом с Игорем намного лучше вот этой тюрьмы! — она обвила все пространство рукой.
— Милая девочка, ты имеешь в виду свое тайное убежище в голове? — Поинтересовался неунывающий мужчина.
— Нет! — вызывающе произнесла девушка- Весь этот ваш мир, полный магической дребедени и дурацких законов. Выучил пару заветных слов, сумел покорить магические потоки- ты гений, а иначе недотепа и неудачник. Не-на-ви-жу! — Она произнесла последнее слово по слогам с таким отвращением и болью, что я физически ощутила ее состояние. Оно было не из приятных. Тарга внимательно посмотрел на меня.
— Я думаю, что это лучший выход из создавшегося положения. В моих силах передать этому несчастному ребенку часть твоей памяти. Игорь займется корпорацией, а она в твоем теле — живописью. Остались только отдельные штрихи. Ты помнишь детали твоего попадания в мой мир? — С последними словами его взгляд приобрел опять такое ехидное выражение, что во всем этом чувствовался какой-то подвох.