– С добрым утром, – смущенно сказал я.
Она молча взглянула на меня. Наконец пробормотала:
– С добрым утром.
– Можно войти? – спросил я.
Она замялась, но я почувствовал, что это не смущение дамы, сомневающейся в уместности приглашения мужчины в свою комнату в неясных обстоятельствах. Скорее это было смущение женщины, не уверенной в том, что ей хочется и дальше быть вовлеченной в интригу.
Справившись с замешательством, Элиза отступила назад и впустила меня. Закрыв дверь, она повернулась и взглянула на меня. Я заметил, что у нее утомленный и печальный вид. Что я с ней делаю?
Я уже собирался произнести какие-то извинения, когда она заговорила, опередив меня:
– Садитесь, пожалуйста.
Бывает такое ощущение, когда говорят: «Сердце упало». Могу подтвердить, что тогда я почувствовал именно это. Произойдет ли сейчас заключительная сцена, будут ли сказаны тщательно выверенные слова прощания? Я судорожно сглотнул, подходя к креслу и поворачиваясь.
Свет в гостиной не горел; она была заполнена тенями. Ожидая, пока Элиза сядет, я ощущал, что дрожу в предчувствии. Когда она устроилась на краешке дивана, я откинулся в кресле, чувствуя себя статистом в некоей надвигающейся сцене, не знающим ни слов диалога, ни сюжета пьесы.
Подняв глаза, она взглянула на меня.
– Что-нибудь случилось? – спросил я, не дождавшись ее слов.
Тяжелый, утомленный вздох. Она медленно покачала головой.
– Не понимаю, зачем я это делаю, – сказала она. В голосе ее звучала боль. – Никогда в жизни не делала ничего подобного.
«Знаю», – подумал я. Слава богу, вслух этого не произнес. «Но ты меня ждала», – едва не сказал я. Это я тоже отверг. Лучше промолчать.
Когда она заговорила снова, в ее голосе слышался вызов.
– Разум говорит мне, что мы с вами впервые встретились на берегу вчера вечером, что до этого момента мы не были знакомы. Разум говорит мне, что у меня нет причин вести себя по отношению к вам так, как я себя вела. Никаких причин. – Она замолчала и взглянула на свои руки. Казалось, прошло много времени, наконец она продолжила, не поднимая глаз: – Но все же я это делаю.
– Элиза…
Я начал вставать.
– Нет, не двигайтесь, – сказала она, быстро поднимая взгляд. – Я хочу, чтобы между нами была… дистанция. Не хочу даже отчетливо видеть ваше лицо. Вид вашего лица… – Судорожно вздохнув, она умолкла и лишь через пару минут закончила: – Чего мне хочется, так это подумать.
Я молчаливо ждал анализа, осмысления и перспективы. Ничего не последовало, и я понял, что она говорит скорее о надежде, чем о каком-то плане.
После долгой паузы Элиза подняла голову и взглянула на меня.
– Господи, как же я сегодня смогу играть? – спросила она скорее саму себя.
– Сможете, – уверил ее я. – Вы будете великолепны.
Она еле заметно покачала головой.
– Так и будет, – сказал я. – Я буду на вас смотреть.
Она невесело усмехнулась:
– Что мне вовсе не поможет.
Некоторое время Элиза молча смотрела на меня, потом, протянув руку вправо, дернула за выключатель настольной лампы. Загорелась лампочка, и я заморгал.
Она продолжала глядеть на меня при свете с непонятным выражением лица. Несмотря на ее сумрачный вид, мне показалось, она начинает меня принимать. Это, пожалуй, слишком сильно сказано – скорее становится более терпимой. По крайней мере, мое положение несколько упрочилось.
Она наклонила голову.
– Простите, – сказала она. – Я снова на вас глазею. Не знаю, зачем продолжаю это делать. – Она вздохнула. – Конечно же знаю, – поправилась она. – Дело в вашем лице. – Она искоса взглянула на меня. – В нем есть что-то помимо красоты. Но что?
Мне хотелось заговорить или что-то сделать, но что – я не знал. Я боялся совершить ошибку. Она снова смотрела на свои руки.
– Я считала, что знаю, каков этот мир, – тихо произнесла она. – По крайней мере, мой мир. Я думала, что настроена на любой его ритм. – Она покачала головой. – А теперь вот это.
Я собирался выполнить ее просьбу – соблюдать дистанцию, – но, не успев даже осознать своего намерения, вдруг встал и пошел к ней. Она смотрела, как я подхожу, если и без заметного смущения, то едва ли с радостным ожиданием. Садясь рядом с ней на диван, я ласково улыбнулся.
– Жаль, что вы не выспались, – сказал я.
– Это так заметно? – спросила она, и я понял, что до этого момента ничего такого не осознавал.
– Я тоже почти не спал, – признался я. – Почти всю ночь я… думал.
Мне казалось, о моих записях упоминать не следует.
– И я тоже, – вздохнула она.
Слова ее, казалось, говорили о сопереживании, но я по-прежнему ощущал между нами барьер.
– И? – спросил я.
– И, – откликнулась она, – все это так сложно, что мешает мне понять.
– Нет, – импульсивно возразил я. – Это совсем не сложно, Элиза. Это просто. Наша встреча была предопределена.
– Чем предопределена? – требовательно спросила она.
Не было такого объяснения, которое я мог бы ей дать.
– Вы сказали, что ждали меня, – уклончиво ответил я. – По-моему, это похоже на судьбу.
– Или невероятное совпадение, – заметила она.
Я ощутил в груди настоящую боль.
– Вы не можете в это поверить, – сказал я.
– Не знаю, чему можно верить, – откликнулась она.
– Почему вы меня ждали? – спросил я.
– Вы скажете мне, откуда пришли? – задала она встречный вопрос.
– Я уже сказал.
– Ричард.
Тон ее был мягким, но очевидно было, что она меня упрекает.
– Обещаю, что скажу, когда придет время, – сказал я. – Сейчас не могу, потому что… – Я поискал нужные слова. – Это может вас растревожить.
– Растревожить меня? – Ее невеселый смешок отдавал горечью. – Разве может что-то растревожить меня еще больше?
Я терпеливо ждал. Она так долго молчала, что я подумал, она мне ничего не скажет. Наконец она нарушила молчание, неожиданно спросив:
– Вы не будете смеяться?
– Разве это смешно?
Я не смог удержаться от такого вопроса, хотя пожалел о нем в тот же миг, как он слетел с моих губ.