После обеда меня ждал автобус на Коммунистической.
Шедевр Павловского автозавода. Уродливый, лобастый, яичного цвета агрегат с белой полосой на борту и надписью «СДП». Как хочешь, так и переводи.
«Самый Допотопный Пылевоз». Или «Салон Дорожных Пыток». Или «Сейчас Дам Пи… Гм… Прикурить».
Да-а. Общение с хулиганами явно производит определенные деформации психики.
В открытой двери стояла Ирина в тертых джинсах, белой футболке и кроссовках отечественного производства.
«Фигурка — что надо», — отметил я про себя.
Подошел строевым, отдал честь, стараясь не гнуть руку в запястье, отрапортовал:
— Курсант «Старик» для прохождения обучения прибыл!
Хмыкнув, Ирина спрыгнула с подножки автобуса и нацелилась дать мне подзатыльник. Я увернулся.
— А ну марш в автобус, клоун.
Слегка подтолкнула меня в спину.
— Хорошо двигаешься, Сатурн. Эх, сбросить бы мне лет двадцать!
Свой подзатыльник я все-таки получил…
— Сзади не честно!
За окном мелькали залитые солнцем улицы города.
Зелень деревьев — тяжелая, неподвижная, уже темного буро-зеленого цвета с желтой проседью накатывающей осени. Причудливая игра тени и света под листвой парков и скверов. Спуски и подъемы лестничных маршей, живописные домики и величественные здания, словно светлые острова в сочном растительном море.
И всюду памятники. Или какие-то особые памятные знаки, архитектурные капризы, арки и завитушки, цепляющие взгляд и придающие городу неповторимую индивидуальность. И строгую — до грозной суровости, и теплую — до трепета живого организма.
Он и правда, как живой.
Мой город.
Почему-то светлой грустью защемило в груди.
Вот на этом пятачке частные домики всем кварталом будут снесены. Построят высотную гостиницу, ресторан, парковку. Как грибы со всех дыр повылазят ларьки, будки, палатки. А этот небольшой уютный стадион, на который скоро папа поведет меня в первый раз на футбол, уроды-начальнички из Киева в конце 90-х превратят в толкучку. Зальют газон бетоном, загадят, захламят. Здесь сбоку появятся билборды, реклама. А эта длинная гранитная стена на спуске, величественная и чистая, спустя двадцать лет превратится в объект постоянного надругательства тупых уличных писак с баллончиками.
Вот в этом скверике я впервые возьму за руку девчонку. А через три дня я ее поцелую. Тут же. Коряво и неумело. А она посмотрит на меня смеющимися глазами и поцелует сама. Нежно, легко и трепетно.
А в этой больнице умрет папа…
Невольно я судорожно вздохнул.
— Что загрустил, Старый?
— Красивый у нас город! Правда, Иришка?
— Самый лучший на свете, — неожиданно говорит она с жаром и почему-то смущается, — Нормальный.
— Не-ет. Не нормальный. Самый лучший! Это ты правильно сказала. Послушай. Если кто-нибудь когда-нибудь захочет отнять его у нас… у нашей страны. Ведь мы же не отдадим? Не позволим же?
Ирина смотрит на меня с удивлением.
— Ну, конечно. Конечно, не позволим. Не переживай, малыш.
Не позволим…
— Ты все равно вернешься в родную гавань, мой Город, — беззвучно шепчу я.
Одними губами.
— Только факты! Суровые упрямые факты…
Сан-Саныч, инструктор с замысловатым позывным «Козет» учит меня докладывать. Меня! Подполковника в будущем.
— …Без предположений, домыслов, соплей и эмоций.
Я и не собирался вовсе.
Это я ему рассказываю, нет докла-адываю об утренних событиях в опорном пункте.
— И мотивы твои меня не интересуют тоже…
Да и пожалуйста, так даже короче.
Выслушав, он коротко резюмирует после непродолжительной паузы:
— Все — сам!
Первый миг не врубаюсь.
Потом соображаю: все расхлебывать самому. Без участия друзей с холодными головами и горячим сердцем. С запоздалым чувством легкого ужаса представляю, какой был бы позор, если я в дежурной части подключил бы тяжелую артиллерию, торжественно назвав роковой шифр.
Стыдоба!
— Переодевайся.
Лечу в кабинку.
Почему-то я наивно предполагал, что меня сразу начнут учить приемам той чудесной борьбы, которую мне как-бы невзначай продемонстрировали ранее.
Ага! Размечтался…
Сан-Саныч, критически оглядел мои плавочки, на которые я инстинктивно пытался натянуть самбистскую куртку, и стал учить меня…падать.
Ну, это мы проходили. В секции дзю-до в четвертом классе. Безопасно падать на спину я «научился» со второго раза. На бок — с третьего. Я старательно выгибал тело дугой и лихо хлопал ладонью по татами, смягчая удар при падении. Не забывая при этом самоуверенно поглядывать на Козета.