- Вот и приехали. - Айбике сонно потирала глаза, стараясь разогнать усталость. Опять беременная, опять в пути... Судьба? Невольно вспомнился Отто, на суд, к которому она так же ехала, борясь с дурнотой в духоте полуразвалившегося автобуса. Отогнав грустные мысли, о тяжелой судьбе, Айбике погладила дочь по плечу: - Не волнуйся, родная, мы дома.
А Мирим уже и не волновалась, возбужденно подпрыгивая на своем сидении, она крутила головой, подмечая все изменения, постигшие родное селение, за то время, что ее здесь не было. Казалось, девочка уже позабыла о своих мечтах поскорей вернуться в город, наслаждаясь встречей с аулом. У заржавленных ворот, открывающих проход в село, неизменно сидел дед Белбек. Словно душа аула, он встречал возвращающихся и провожал покидающих эти места. Отсалютовав засаленной фуражкой, Белбек крикнул в след идущим от автобуса Айбике и Мирим слова приветствия. Порой он забывал, что не все сельчане его дети, и радовался возвращению каждого, также как был бы рад собственному сыну. Да и как не радоваться, если каждый из них, родился и вырос у него на глазах, а те, кто были моложе Айбике, без стеснения звали Белбека дедушкой?
Ахмед сидел на пороге собственного дома, устало наслаждаясь спасительной тенью виноградника, что пустил свои зеленые вьюнки по натянутой специально для этого сети. У ног мужчины стояло точило, на котором уже не первый час, он натачивал затупившийся садовый инвентарь. Ахмед спешил закончить это дело, ожидая скорое прибытие Малике, которая еще с утра уехала в соседний аул для покупки молодых уток и выводка цыплят. Последнее время, этот до срока постаревший мужчина, все чаще задавался вопросом, а зачем им с Малике это хозяйство? Для кого растить цыплят и полоть помидоры? Кто придет на ужин, когда он зарубит петуха или молодого ягненка? Дети выпорхнули из гнезда, прибрав за собой даже перья, оставив старикам не простую дилемму, то ли простить и распахнуть для них окна, надеясь, что свобода принесет отпрыскам счастье, то ли захлопнуть перед носом клетку и требовать для себя внимания и пригляда. Хотя какая уж там дилемма, давно они все с Малике решили. Пусть дети едут, учатся, женятся, лишь бы счастливы были, да одевались зимой по теплее, а большего старикам и не надо. Ахмед, как отец, даже гордился тем, что сын его академиком будет, а дочь.... Эх, за дочь вот душа болела. Да сердце надсадно ныло, как там его Бешка с этим прощелыгой поживает. Любовь у нее. Да какая любовь между воспитанной девушкой и этим..... Эх!
Мысли о дочери плавно текли где-то по кромке сознания, в той ее части, где всегда беспокойно мечутся мелкие думки из тех, как: "не забыл ли поесть сегодня сынок, занятый своими учениями" или "надо бы Малике новый платок прикупить, а то холода скоро", когда на пороге раздался голос той, о ком тревожился Ахмед не далее пары минут назад.
- Привет, отец.
Ахмед смотрел на Айбике, такую усталую и опять беременную. Видно судьба у его дочери такова, что каждый раз с дитем под сердцем к родному дому возвращается. С минуту отец сидел недвижимый, не от того, что не рад был, а потому, что понять не мог, действительно ли девочки его домой вернулись, или пригрезились ему от солнца сомлевшему. А потом случилось то, что не случалось с Ахмедом, пожалуй, с юности. По испещренной мелкой сеткой морщинок щеке покатилась скупая слеза, та самая, что до этого стояла в горле комом, не давая нормально вдохнуть от беспокойства за дочь.
- Бешка! Мирим! Девочки мои! - Мужчина неловко поднялся, с трудом опираясь на отсиженные ноги. Распахнув объятья, Ахмед ждал, когда же дочь и внучка преодолеют те несколько шагов, что остались между ними и прильнут к своему отцу и деду, радуясь встречи. Айбике первой кинулась к Ахмеду, бросив дорожные сумки на пыльную дорожку. Так их и застала, вернувшаяся Малике.