Спустя пару часов, когда все слова были сказаны, слезы выплаканные, а объятья перешли в легкие поглаживания. Небольшое семейство сидело за столом, попивая горячий чай, и, обсуждая дальнейшую жизнь.
- Это хорошо, что ты снова дома, дочка. - Малике нежно держала дочь за руку, словно боясь, что та снова исчезнет, растворившись в городской сутолоке со своим адвокатом. Другой рукой любящая мать и бабушка, поглаживала по спине внучку, стараясь касанием передать всю ту тоску, что пришлось ей пережить за последний год. - Не плачь, родная, в ауле тебя любят, никто не посмеет в этот раз сказать не добрых слов.
- Да разве ж в словах дело, мама! - Айбике опустила глаза, разглядывая плывущий в чашке чайный лист. - Мне снова придется объяснять своему ребенку, где его отец! - И тут же, спохватившись, прикусила язык. Мирим, взяв стойку, словно охотничий пес, учуявший лисицу, глядела на мать, ожидая продолжения. В кухне повисла неловкая тишина. Все понимали, что девочка достаточно выросла, и общими фразами здесь не обойтись. Но как можно сказать всю правду?
- Продолжай мама. - Голос Мирим был спокоен, но спина, неестественно прямая, выдавала нахлынувшее волнение.
- Дочка... - Айбике замялась, подбирая верные слова, когда во дворе громко залаяла собака, извещая о нежданных гостях. Малике и Айбике одновременно вскочили со своих мест, стремясь сбежать от сложного разговора. Айбике первой выскочила на порог и застыла. Прямо на нее смотрел мужчина, такой чужой и знакомый одновременно. Его смуглое лицо, покрывала не очень аккуратная щетина, а черные глаза, выглядели уставшими. Он был таким же, как и много лет назад, как не сложны были его последние годы, они не смогли оставить на нем видимых пятен. Разве что мелкие морщинки, что кучно собираясь вокруг глаз, стали медленно сбегать на щеки и верхнюю губу. Мужчина, все такой же худощавый и подтянутый, молча смотрел за спину Айбике, где, не ловко поправляя сбившийся платок, стояла Мирим.
- Здравствуйте. - Вежливо поздоровалась девочка, еще до конца не прочувствовав все напряжение, что охватило родных. - Мама, а кто это?
- А это и есть твой отец, родная. - Откуда-то с боку прозвучал тихий голос, не такого корректного как женщины, Ахмеда.
Отто. За несколько месяцев до описываемых событий.
Если ребенок не слушается, оставьте его
в комнате одного, так он сможет взять Тайм аут
и разобраться в себе..... На некоторых взрослых этот
метод действует так же.
(Из книг по психологии).
Отто сидел за рабочим станком, старательно выпиливая острым лобзиком деревянного зайца. Заяц выходил кривым, и слегка раскосым, уши его поникли, а, трусливо поджатый хвостик, никак не принимал нужную форму. Черному Глазу претила монотонность такой работы, но в ней были сокрыты свои привилегии. Такие как, запись в характеристике об эмоциональной устойчивости и социальной активности. По большему счету Отто было плевать на мнение надзирателей, но надежда получить амнистию по случаю президентских выборов, заставляла продолжать издевательства над куском дерева. Вообще-то в мастерскую допускали не всех, лишь тех, кто смог завоевать доверие тюремщиков. Инвентарь здесь выдавали под расписку, а ноги пристегивали к металлическим ножкам станка, сами же станки располагались не ближе двух метров друг от друга. При таком раскладе дотянуться до соседа проблематично, но Отто все равно лелеял мысль о том, что б швырнуть в кого-нибудь опостылевшим лобзиком, а потом и самому заколоться шилом. Бывалые говорят, что стены этой мастерской видели немало бунтов. Хотя все эти байки больше похожи на анонсы боевиков, оттого не внушают должного пиетета.
Черный Глаз старательно вырезал зайцу курносый нос. Скоро этот шедевр тюремного зодчества отправится в очередной детский сад. Интересно, родители дошкольников подозревают о том, кто делает всех этих ярких зверюшек, щедро украшающих коридоры образовательного учреждения? А если и знают, имеет ли это для них какое-то значение?
Сегодня работа особо не спорилась. Нервозность движений, выдавала волнение Черного Глаза. Скоро выборы, и его адвокат уже отослал прошение о досрочном освобождении, а дальше на все воля Матери Судьбы. Как бывший контрабандист Отто верил в Судьбу, наверно даже больше, чем во Всевышнего. Сейчас мужчину разрывала дилемма, умаслить ли Матерь, в которую верили его товарищи по нелегальному сбыту наркотиков, или вознести молитву Всевышнему, уважение, к которому внушали с детства? И не обидится ли один из них, если сделать и то и другое?