Айбике сидела, укутавшись в плед, ее привыкшие к темноте глаза, глядели на тот самый валун, где сейчас лежала ее дочь рядом с человеком, который принес ей столько горя, которого она привыкла ненавидеть и понимала, что больше не может держать на него зла, ведь он за все расплатился, оставив при этом ей самый лучший подарок - ее Мирим. И если б Всевышний предложил ей прожить жизнь заново, она все равно бы свернула на тот же путь, уже осознано пойдя на то, о чем привыкла жалеть.
Ночь все тяжелей опускалась на землю и вот, уже спит малышка Мирим, а неподалеку, обернувшись в плед из овечьей шерсти, спит ее мать. И только Отто не может уснуть, переваривая чувство безграничного счастья, что впервые тронуло сердце Черного Глаза. Но вот и он смежает веки, поддаваясь настойчивой колыбельной степного Олли Лукое. Эта была первая ночь за тринадцать лет, когда ему не снилась Зульфия. Сегодня ему снились звезды.
То же время. Зульфия.
Зульфия неспешно шла вдоль оживленного проспекта, не догадываясь, что уже сегодня ночью, она перестанет терзать Черного Глаза и уйдет навсегда из его снов. Теперь, отомстив за свою поруганную жизнь и получив не малые деньги, ее душа должна бы успокоится, но камень, тяжким грузом лежащий глубоко внутри, не отпускал. Тоска и пустота, окружающая уже не слишком молодую женщину, лишала воли и желания жить. Пока была цель, она шла к ней, пробивая себе путь всеми средствами, и в этой борьбе она жила. Словно острый клинок, что так нужен в горячей точке, становится ножом для резки хлеба в мирное время. Так и Зульфия, опустошив чашу ненависти, она перестала быть собой... перестала жить, начав, скорее, просто существовать. Полную скуки бесцельную прогулку прервали детские голоса, где-то совсем рядом. Зульфия посмотрела в сторону, стараясь уловить, откуда слышен этот гомон. Детский дом Љ5, гласила потертая вывеска на ржавой ограде. Зульфия, мазнула ничего не значащим взглядом по старенькой площадке, на которой резвились дети разных возрастов, и уже собиралась продолжить свой променад, как на глаза попалась чумазая девочка, лет восьми. Она смотрела сквозь покрытые ржой прутья забора, задумчиво ковыряясь пальцем в носу. Обгрызенный ноготь таки нашел, что искал, и девочка щелчком выкинула темный катышек. После чего, как-то по-взрослому посмотрев на Зульфию, неожиданно спросила:
- А хочешь быть моей мамой?
И Зульфия так же неожиданно для себя ответила:
- Хочу. - Говоря это, она уже сворачивала к входу в здание с выцветшей табличкой "Детский дом Љ5".
Айбике.
Промозглое утро, нехотя отвоевывало территорию у холодной ночи. Собирало росу, опустившуюся на стебли верблюжьих колючек, распугивало ночных хищников, шипело под камнями, разбуженными змеями. Оранжевый блин, поднимаясь над горизонтом, выхватывал у ночи все больше темных кусочков, растворяя черноту в лучах яркого света. Уставшие беглецы, разминая затекшие за ночь суставы, завтракали сухими лепешками и холодной водой, набираясь сил на дальний путь. Отто, смотрел на восходящее солнце, прикидывая в уме, как сильно они отклонились от хоженых мест, плутая в густых сумерках вчерашнего вечера, и выстраивал примерный маршрут, сетуя на предательницу память. Последняя, как истинная женщина, уставшая ждать своего мужчину долгих тринадцать лет, подводила его все чаще и чаще, давая ложный след и путая не верными ориентирами. Доев скудный завтрак, путники вновь тронулись по следу Черного Глаза, тихо мечтая о мягкой кровати, горячем чае и сухой обуви. Отсыревшая за ночь одежда противно липла к телу, замедляя и без того еле ползущий караван, состоящий из беременной женщины, маленькой девочки и изрядно потрепанного их придирками мужчины.
День как всегда принес жару. Злая сила степи, изгоняющая людей из своих чертогов холодными ночами и знойными днями. Днем по степи идти не легче, чем спать здесь ночью. Нет окрест спасительной тени деревьев, что укрывает своею листвой путников, пряча от солнца. И нет бурных рек, близ которых холодная влага, остужает раскаленный воздух. В степи только ветер, горячий, пыльный, неистовый. Он не несет облегчения, напротив, не давая дышать, замедляет ход. Здесь каждый валун, развалившийся под огненным солнцем, кричит о том, что ты лишний. Уйди, человек, не касайся ногами священной пустоши, где нет тебе места, здесь ты изгой.