— Иди, Валерушка, помоги матери затащить узлы к Зое, — подтолкнула Клавдия его в плечо.
К Борису Николаевичу, к Зое-продавщице, к Бокановым втаскивали обратно вещи, вынесенные на улицу: сундуки, перины, навязанные в простыни подушки, рюкзаки, чемоданы. И Валерка стал помогать Зое заносить к ней уцелевшие ледневские пожитки. Мать тоже пошла в дом, села там на лавку. Юрка топтался у двери и всем мешался. Он видел, как Алевтина взяла свои ведра и скорбно стояла, глядя на обезображенный конец деревни.
— Ну, подруга, поехали, молочком угостишь, что ли? — сказала Зимина, подходя к ней. И было в ее громком голосе желание показать, что плюет она на всякие наветные письма. «Вот дает», — подумал Юрка.
Зоя вынесла одеяло и простыню:
— На вот, постелите с Валеркой в терраске у нас, потом себе возьмете. И кровати вам погодя соберем.
В эту минуту Виктор Боканов позвал Юрку:
— Давай обедать к нам!
И, не зная, как уж получилось, Юрка кинул на штакетник одеяло и простыню и пошел в дом к Бокановым.
У Бокановых он расположился за столом на лавке в самом углу.
— Задвигайся, задвигайся, — сказала тетя Ириша, нарезая хлеб. — Батька у нас всегда с этого угла сидит, а ребятишки, когда приезжают, по лавкам за столом.
Юрка думал, это она позвала его, а Виктор сказал, когда отмывались, — батька велел.
Он давно не бывал у Бокановых в избе. С Витькой ребятишками бегали в лес за грибами и ягодами — за черникой, малиной, клюквой, но, с тех пор как бокановские ребята все уехали в Москву, они встречались только летом да на больших праздниках, и то мимоходом.
Старый покосившийся дом был чист и ловок внутри, стены оклеены обоями ровно и умело, не то что у Ледневых, — где скороблено, где треснуло, где клок оторвался, висит.
— Ну, отстояли дом — видать, на жизнь, — сказал Степан, — значит, будем осенью подымать, на фундамент ставить. Надо рассчитать, сколько кирпичу потребуется, — он посмотрел на Виктора, потер подбородок, обросший седоватой щетиной, — Юрке всегда казалось, что дяде Степану сложно, а главное, хлопотно скоблить его, имея одну лишь руку.
— Рассчитаем, — сказал Виктор.
Юрка сидел как в тумане, тела своего не чувствовал, а чувствовал только озноб, губы нет-нет и затрясутся. И руки дрожали.
— Да ты ешь, ешь, чего скукожился-то, бери хлеб, — прикрикнула тетя Ириша. — И выпейте, ну, подняли. Сейчас согреешься. Дядя Степан позвал — значит, все. Он у нас добрый, дядя Степан, не как другие. — И Юрка не понял, согласна она со Степаном или нет. Но уходить было поздно, да и все возникавшие чувства как бы не касались его нутра, являлись и уплывали, а он продолжал жить сам по себе, совершенно бесчувственный. Щи были мясные, жирные — наверное, Виктор мяса привез, — в Москве просто: пошел — купил.
— Конопушечка ты моя, напугался! Иди на коленочки, накормлю, — говорила тетя Ириша, стаскивая с лавки к себе на колени Витькиного сына, трехлетнего Феденьку, жившего у нее зиму и лето, — и лицо ее сразу помягчало, ласковые морщинки округлили его. — Да уж чуть было не пустили по миру, загорелось бы — не отстоять, где там, — доносился до Юрки ее голос. — Полконца сгорело бы — и Зоя, и Борис Николаевич.
— Не дали бы, — гудел Степан, — пожарники прикатили, видела, какие шланги у них — сразу в колодец.
— Думаешь, воды так на всех и хватило бы? Ка-ак же. Двадцать минут — и все, и нету дома. Это скажи спасибо его бабке — а ты, безбожник, все не веришь.
— Чудеса, да и только, — сказал и Виктор.
Юрка вспомнил, как баба Кланя с отрешенным лицом шла вокруг бокановского дома с иконой. Может быть, поэтому дядя Степан и позвал его? Степан молчал.
— А как же, — сказала Ириша, — пришел с войны без руки — нету бога, говорит. Он и до войны матери все говорил: «Нету бога», безбожник такой. Мать-то все ругалась с ним. Может, его и нету, а что-то есть: если человек всей душой, ничего не жалеет, ему вдруг как-то и поможется. Я говорю: у тебя бог не руку отобрал, а бог ловкость тебе дает. Вон ты какой ловкий, все можешь.
— Что это он другим не дает? — хрипловато возразил Степан. — Тут это ни при чем. У меня тоже сначала ничего не получалось. Сколько стульев переколотил — и не помню. Начну делать — опять не так, ну и расшибу. Пока не научился. Тут другое: терпение нужно иметь!
— Это верно, — подхватила Ириша. — Я пришла — тоже ничего не умела, ни шить, ни вязать. А теперь и шью, и вяжу, не могу без дела сидеть, — кивнула она на большой мот шерсти и спицы, так и оставшиеся на окне. — Люди упустят ведро, говорят — «бегите за Иришкой, она ловкая». Какая тут ловкость? Берите кошку и опускайте, слушайте, ищите. Пока не подцепите. А то ведь лень. Вон соседка — когда ни придешь, бывало, на печке: на печке любит лежать. А я не улежу. Он вон проспит часа два, похрапит — и ладно, а я, если усну на пятнадцать минут, то и хорошо. А ночью проснусь — и перебираю в голове все до утра. И днем не прилягу. Не хочу. А то включила стиральную машину — и пошла в огород, деловая, — не без насмешки сказала она.