— Какая страшная, какая ужасная история! — сказала пораженная Берта.
— Надеюсь, вы не верите в старые сказки, годные только для туристов? — сурово спросила Ханна.
— А вы верите? — Берта пристально посмотрела ей в глаза.
— Я не могу с вами это обсуждать.
— Многие женщины Мэллори повредились разумом? — продолжала допытываться Берта.
— Не очень, — пробормотала Ханна.
— Хоть кто-то из них умер своей смертью? От старости, не от болезней?
— Нет, — еще тише сказала экономка. — Но вы не должны в это верить. К тому же вы просто приняли наследство. Даже последняя Мэллори не могла бы отдать вам свою фамилию и титул! Так что вам нечего бояться. Мне надо идти. И называйте меня Ханной.
Она развернулась и быстро вышла из комнаты.
— Я боюсь этого места, — тихо сказала себе Берта, когда за Ханной закрылась дверь.
Ровно в восемь вечера Берта спустилась в столовую. Она чувствовала себя очень неуютно в пепельном платье, но не посмела отказаться выполнить просьбу Лоуренса. Берта чувствовала себя виноватой в том, что он получил не все, а только половину. Ведь, если бы она не появилась в жизни миссис Мэллори, только Лоуренс Мэллори — наследник имени и титула — был бы полноправным владельцем и замка, и предприятий, и денежных средств. И хотя Лоуренс прямо сказал ей, что не считает ее виноватой в чем бы то ни было, Берта чувствовала себя чуть ли не воровкой.
Несмотря на ее слабые попытки сопротивления, Ханна одела ее в платье, которое оказалось таким же неудобным, как и красивым, и подобрала густые волосы Берты в высокую прическу.
— У вас потрясающе красивая шея! — восхитилась экономка, когда прическа была закончена.
Берта покраснела от этого комплимента. Она уже давно старалась не рассматривать свое отражение в зеркале. Берта с самого детства представляла себе по-настоящему красивую женщину точной копией матери и пыталась найти у себя не собственные индивидуально красивые черты, а лишь подобие материнских черт.
Она даже и подумать не могла, что в ней может быть хоть что-то красивое. Но, с другой стороны, она никогда и не пыталась поднять волосы. Да у нее не было и декольтированного платья, которое бы заслуживало столь сложной прически!
— Вы мне льстите, — смущенно сказала она.
— Ни капельки! — гордо вскинув голову, ответила Ханна. — Я никогда не лгу. Если я считаю, что правду сказать нельзя, я предпочитаю молчать. А у вас действительно замечательная линия шеи. Да и глубокое декольте в этом платье выглядит очень заманчиво.
— Это из-за корсета, — покраснев ответила Берта.
— Жаль, что фотография не передала оттенка ваших волос, иначе бы мы выбрали другое платье. В тон вашим волосам.
— Нет-нет, мне очень нравится! — воскликнула Берта.
— Дело не в том. Мышиный серый хорошо оттеняет ваши синие глаза. Но, если бы мы выбрали более теплый оттенок, чтобы можно было надеть под платье янтарь… У миссис Мэллори потрясающая коллекция янтарных украшений. Мы бы что-то подобрали там. Длинные серьги и ожерелье. Так, чтобы они точно повторяли медовый оттенок ваших волос.
Берта не знала, что ей отвечать. Она всю жизнь считала, что у нее самый обычный цвет волос. Она даже часто задумывалась над тем, не покрасить ли их в какой-то другой тон. Но всегда ее останавливало то, что яркий волос будет сильно контрастировать с серым, невыразительным лицом.
— Хотя… — Ханна задумалась. — Я знаю, что мы сделаем. Конечно! Как же я сразу не подумала об этом гарнитуре! Подождите меня секундочку! — попросила она и вышла из комнаты Берты.
Когда дверь закрылась за экономкой, Берта пристально посмотрела на себя в зеркало.
Что может сделать с дурнушкой красивое платье! — поразилась она.
Вырез, оформленный мягкими складками шифона, был настолько глубоким, что, по мнения Берты, это было даже неприлично. Если бы у нее был выбор, она бы ни за что не надела такое платье. Но, с другой стороны, атлас цвета тумана и шифон, голубой, как майское небо, делали ее кожу прозрачной и чистой. Она как будто светилась собственным светом, похожим на ровное и нежное пламя свечи. Теплый тон кожи, который казался Берте слишком желтым, был уравновешен холодным блеском атласа.
Берта внимательно присмотрелась к своему лицу. Несколькими умелыми штрихами Ханна подчеркнула ее глаза, и теперь огромные синие озера властвовали на нем. Они задерживали взгляд, приковывали к себе, заставляя тонуть в синеве.
Берта впервые в жизни любовалась собой. Ее пухлые губы приоткрылись, обнажая ровные жемчужно-белые зубы. Она провела кончиком языка по губам.
Как же долго меня никто не целовал! — в отчаянии подумала Берта. Неужели то, что я вижу в зеркале, — всего лишь игра моего ущемленного самолюбия? Но ведь Ханна действительно не стала бы лгать. Она совсем не тот человек, который будет покорно лебезить перед кем-нибудь. Особенно передо мной. Берта усмехнулась.