Теперь для меня старая жизнь осталась в прошлом. Со всеми ее горестями и радостями. А что мне принесет новая? Я ведь даже не знаю, чем мне теперь заниматься! Я так привыкла, что нужна людям, что могу помочь им, облегчить их боль, избавить от страданий… Есть ли на этом свете человек, которому я по-настоящему нужна?..
Тяжелая, играющая как бриллиант слеза скатилась по ее щеке. Нервным движением Берта вытерла непрошеное свидетельство своей слабости.
— Нельзя начинать новую жизнь со слез, — твердо сказала своему отражению Берта.
Она попыталась улыбнуться, но получилась лишь жалкое подобие настоящей улыбки.
— А вот и я! — воскликнула Ханна, входя в комнату. Ее лицо светилось такой радостью, что Берта невольно заинтриговалась. — Повернитесь-ка ко мне спиной!
Берта безропотно выполнила приказание и ощутила, как ее шеи коснулись теплые руки Ханны. И от этого прикосновения ей стало легче, как от доброго слова. Сразу же после этого она почувствовала что-то тяжелое и холодное. Берта медленно повернулась к зеркалу и тихо ахнула.
Ее тонкую шею охватывало тремя рядами восхитительное жемчужное ожерелье. Идеальный по форме жемчуг был крупным, одинаковой величины. А на впадинку между ключицами падала капелька, так похожая на слезу Берты. Капелька искрилась и переливалась в свете лампы.
— Боже мой! — только и смогла прошептать Берта.
— Это было одно из любимых колье миссис Мэллори. Терезы Мэллори, — уточнила Ханна. — Вот серьги к нему. Наденьте. Тогда вы будете полностью готовы к сегодняшнему ужину.
— Что это за камень? Он так красиво переливается! — спросила Берта, вставляя серьги в уши.
— Бриллиант. — Ханна пожала плечами. Весь ее вид показывал, что не разбираться в таких вещах просто стыдно.
Серьги, украшенные жемчугом и бриллиантами, выпали из рук Берты. Она приложила одну руку к своей шее и лихорадочно принялась ощупывать ожерелье.
— Сколько же?.. — задыхаясь, спросила она.
— Восемьдесят пять карат, — гордо ответила Ханна. — Конечно, не «Малая звезда Африки», которая украшает корону нашей королевы, но ведь и Мэллори — не королевский род. Это — семейная реликвия. Теперь вы владеете ею, как и прочими украшениями из коллекции Мэллори.
— Я не могу! — с испугом произнесла Берта. Она попыталась расстегнуть застежку ожерелья, но ее руки слишком дрожали, чтобы выполнить это простое действие.
— Не выдумывайте! — прикрикнула на нее Ханна. — Тереза хотела, чтобы все ее украшения достались вам. Так что теперь вы имеете полное право носить их. Такова ее воля. И, Берта, — уже мягче добавила она, — я считаю, что вы вполне достойны носить «Слезу Марии».
— Он носит имя «Слеза Марии»? — задумчиво спросила Берта. Ханна кивнула в ответ. — Он так красив…
— Надевайте серьги, скоро восемь часов. В этом доме не принято опаздывать на ужин.
Берта глубоко вздохнула и принялась застегивать дужку сережки. У нее сильно дрожали руки, но усилием воли она заставила себя успокоиться.
— Замечательно! — воскликнула Ханна, жестом предложив Берте повернуться вокруг. — Теперь вы полностью готовы.
— И все эти приготовления ради простого ужина? — обреченно спросила Берта.
— Никто не знает, за каким поворотом его ждет судьба, — загадочно сказала Ханна.
Берта еще раз глубоко вздохнула и, оглянувшись на подбадривающе улыбающуюся экономку, принялась спускаться по крутой лестнице. Она с трудом преодолевала пролет за пролетом, так как лестница была узкой, а платье — очень широким.
Наконец она добралась до первого этажа, где ее уже ждал Лоуренс. Берта замерла на мгновение, увидев в его глазах восхищение. Но это длилось всего лишь миг. Восторг в его глазах тут же сменился привычным холодком, а на губах появилась чуть насмешливая улыбка.
— Вы сегодня неотразимы! — воскликнул он. Но Берта как всегда не поняла, шутит Лоуренс или говорит искренне.
Он протянул ей руку и аккуратно пожал ее кисть.
— Пойдемте к столу, признаться, я сегодня сильно устал и проголодался, — сказал Лоуренс.
Только сейчас Берта заметила, что он одет во фрак, а на шею повязал настоящий шелковый галстук нежно-голубого цвета. Именно таким она себе и представляла Лоуренса: изящным франтом, которому место не в их сумасшедшем, полном выхлопных газов двадцатом веке, а в утонченном девятнадцатом.