— Это что? — изумился Егор. — Откуда? Кто? Это в школе?! Да не молчи ты!
— Она не хотела, пап, — прошептала Тошка. — Я сама… сама виновата. Я блузку испачкала…
Кровь мгновенно бросилась Егору в голову, в ушах зашумело, он выбежал из комнаты и помчался в сторону кухни.
— Егор! — Аля обернулась от плиты. — Ну, где вы там? Все готово, — она кивнула на горку золотистых оладий в фарфоровой миске. — Ты почему не переоделся? А руки помыл?
— Не помыл, — глухо сказал Егор, раздувая ноздри, пытаясь сдержать ярость, рвущуюся наружу. — Мне тоже по морде съездишь?
— Ты что? — пролепетала она. — Ты, о чем?
— Дрянь! — прошипел он багровея. — Убирайся! Немедленно! Сейчас! Пошла вон! — лицо его исказилось, и он с грохотом саданул стулом об пол.
Аля медленно обогнула стол и попятилась в прихожую. Какая муха его укусила? Егора она знала уже лет пятнадцать, ну, и любила, примерно столько же. Из них получилась бы красивая пара. Оба высокие, светловолосые. Да, Аля любила Егора, а он любил Нину. И Аля смирилась. Пусть хоть так, краешком по судьбе, но пройти. Да, характер у Егора непростой и вспыльчивый нрав, но никогда раньше он не кричал на нее, Алю, вот так — бешено сверкая глазами и брызгая слюнной.
— Послушай, — пролепетала она, — может, объяснишь, что случилось?
— Заткнись! — рявкнул Егор, и Аля мгновенно захлебнулась слезами.
Замок щелкнул, Егор прислонился лбом к холодной поверхности двери. В висках все еще стучало. Он пару раз глубоко вздохнул. Стало легче. Наверное, и правда, есть на свете только одна любовь. Единственная. Все остальное лишь попытка заменить оригинал, избавиться от ноющей боли в груди.
— Па-а-п? — раздался голос дочери. — А ты чего?
— Все хорошо, — улыбнулся он через силу. — Я Алю проводил. Она уехала.
— Совсем? — Тошка держалась рукой за щеку. Егор кивнул. — А я есть хочу, — шмыгнула она. — Я деньги дома забыла. Я потому сразу на кухню и пошла, что мне кушать очень хотелось, а она… и потом я… — одинокая слезинка скатилась по ее щеке.
— Ну, все, все, — Егор подхватил дочку на руки и понес на кухню. — Сейчас мы чаю попьем. С бутербродами. Да?
Тошка кивнула, слабо улыбнувшись сквозь слезы. К миске с оладьями они так и не притронулись. Утром Егор скинул их в мусорку, туда же отправились и всевозможные амулеты и обереги щедро развешанные Алей по всему дому.
Телевизор на стене беззвучно работал, цветные сполохи плясали по комнате. Егор плотно закрыл дверь в детскую, чтобы не разбудить Тошку. Павел, старый друг, заехал поздно вечером и они негромко обсуждали завтрашнюю поездку.
— Нам бы завтра пораньше тронуться, до пробок. Давно мы с тобой на речку не ездили! Помнишь, как раньше? — начал Павел и осекся.
Егор, странно вздрогнув плечами, кивнул. Да, давно. Год с небольшим. С тех пор как заболела жена.
— Зря ты на них в суд не подал, — правильно истолковал его вздох Павел. — Я бы тебе толкового адвоката из своих парней выделил, зря, ей-богу, зря.
Павел заведовал юридической фирмой и, несмотря на внешность весельчака-балагура, обладал бульдожьей хваткой успешного адвоката. Егор вздохнул.
— Они сделали, что могли. Кто же знал, что этот прибор выключится? Чертовщина какая-то, — Егор залпом допил свой стакан. — Как будто проклял кто. Ты же помнишь, какая она была веселая, легкая? И вдруг, как подменили — ревность без причины, скандалы, истерики, головные боли эти ужасные. Надо было сразу ее к врачам тащить, а я с ней ругался. Думал, бабья блажь… А теперь уже ничего не изменишь…
— Ладно, — сказал Павел, поднимаясь, — время позднее, пойду. На моей машине поедем? Может, тогда сразу вещи в багажник сложим, чтоб завтра время не терять?
Пока Егор искал в недрах квартиры рыбацкое снаряжение, Павел шумно возился в прихожей, натягивая ботинки.
— Привет, Тонечка, — кивнул он, заметив, выглядывающую из-за угла смущенную физиономию девочки. — Ты чего не спишь? Поздно уже.
— Привет. Дядя Паша, а вы с папой куда-то завтра едете? — Тошка вышла в коридор.
— Едем, едем! — Павел улыбнулся. — Сто лет не выбирались. Егор вон зеленого цвета уже. Ему свежий воздух нужен.
— А я? — губы ее капризно надулись.
— Ну, Тонечка, мы же на денек только. Вечером приедем.
Тошка нахмурила светлые бровки и, казалось, задумалась.
— А вот я папе скажу, что вы ко мне приставали, — решительно вскинула она голову.
— Как приставал, ты, о чем?
— А вот так. Щупали меня, вот!
— Ты что мелешь? Тонька, ты что? — громким шепотом возмутился Павел, мгновенно вспотев. — Да ты в своем уме? Ты сериалов, что ли, насмотрелась? Я вот Егору скажу…
Тошка лишь плечами пожала. Павел посмотрел в ее ясные серые глаза. Как, откуда в этой головенке такие мысли? Да не трогал он ее никогда. Ну, возился с малышней, летом на даче. Неужели она могла решить, что?.. И пока мысли сайгаками носились в его голове, девочка улыбнулась. Улыбнулась совсем по-взрослому, той самой улыбкой, какую Павел не раз видел у взрослых прожженных сук. И вспотел еще больше. Даже если и не поверит Егор дочери, все равно дружбе их, многолетней и прочной в одно мгновение придет конец… Хотя какое не поверит! Он за Тошку и убить может! И ничего ты не докажешь, хоть умри! И тут он сдался, и чуть слышно пробормотал: — Ты чего добиваешься, а?
— Мы с папой в аквапарке давно не были, — скромно потупилась Тошка.
— Понятно, — кивнул Павел и провел рукой по мокрому лбу.
Егор вынырнул из комнаты с рюкзаком и спиннингом.
— Еле нашел, — выдохнул он. — О, дочурка! Ну-ка марш в постель. Я рано уеду, а ты с Серафимой Борисовной останешься.
Тошка послушно кивнула, продолжая смотреть на Павла влажными глазами.
— Тут, знаешь, какое дело, — пробормотал Павел, не сводя взгляда с безмятежного лица девочки. — Жена только что позвонила, мать у нее заболела. Придется ехать. Сам понимаешь, теща — это святое!
— Черт! — Егор уронил рюкзак на пол. — Ладно, Павел, не судьба, видать. Ну, может, на следующие выходные?
— Ага, давай попробуем, — Павел заспешил, засуетился. Наскоро пожал руку Егору и вывалился за дверь, чувствуя, как колотится сердце и ноет в правом боку.
Егор задумчиво смотрел на рюкзак под ногами. Этот рюкзак тоже из той жизни, из счастливой. Вспомнил, как плясали тонкие пальцы по грифу гитары. Он увидел ее у костра в одном из студенческих турпоходов. Нет, сначала услышал. Низкий грудной голос. «Я здесь, Инезилья, я здесь под окном…» — пела она, и ладная шапочка каштановых волос на ее голове вздрагивала в такт аккордам. И он почувствовал себя сразу и Дон Жуаном и Доном Сезаром…
— Па-а-ап! — Тошка потрясла его за руку. — А мы в Аквапарк завтра пойдем?
— Да, — машинально кивнул Егор, — пойдем, да. — Он посмотрел на дочь, переминающуюся босыми ногами на холодном полу. Ее глаза с надеждой смотрели из-под растрепанной челки. Егор почувствовал комок в горле. — Ну, что ты, мышка? Конечно, пойдем! — он подхватил дочь на руки и подбросил в воздух. — Ну и тяжелая ты стала, однако! Скоро меня перерастешь!
Уложив дочку и бережно накрыв одеялом, Егор вернулся в комнату, долго смотрел на недопитую бутылку, борясь с искушением. Иногда он завидовал алкоголикам. Если б можно было напиться и забыться. Забыть, что где-то умирает самый любимый человек, и ты ничем не можешь ему помочь.
Он ясно помнил тот день. После сложной операции Нина лежала в реанимации, подключенная к какому-то хитрому аппарату, но им разрешили навестить ее. Он и вышел-то переговорить с лечащим врачом на минутку. А когда вернулся, первое, что увидел — ровную зеленую линию на мониторе, дефибриллятор в руках у врача, а уж потом испуганные глаза дочери, которую медсестра тащила из палаты. Ее удалось откачать, но из комы она так и не вышла. Егор вздохнул и потер лицо. Никак нельзя раскисать. У Тошки, кроме него, никого нет.