– А на работе как? Все хорошо? – спросил я маму.
– Много работы. Очень много.
Потом – раньше или позже – этих детей находили и выкуривали из их нор, получался эдакий школьный Вьетконг. А когда их переводили в среднюю школу, они были уже в некоторой степени подавлены. В классе таких сажали за перегородку, чтобы их не было видно и чтобы они не смущали своим присутствием других учеников, но рано или поздно перегородка падала, прямо посреди урока или экзамена, и их опять выводили в коридор, откуда они ускользали, прежде чем их успевали позвать обратно. И никогда не возвращались.
– Столько людей мучается, Матиас. Их просто ужасно много.
– Да, – сказал я.
– У них почти ничего нет. А родителям их, да, ведь так оно и есть, им же почти все равно. Конечно, они беспокоятся, но дело не в этом, большинство и правда переживает о детях, но они никак не могут понять, в чем дело. Они просто думают, что все, ну, плохо, что ли. И они словно выпускают детей из рук. Тебе повезло, понимаешь? Твои родители о тебе заботились, верно ведь?
Маме нужно еще раз в этом убедиться. Это часть моих посещений.
– Да, – ответил я, – мне повезло. – Мне ведь действительно повезло.
Я никогда не бродил беспокойно по классу во время уроков, хватая девочек за волосы и издавая резкие горловые звуки. Я был таким, как надо, на физкультуре, по вторникам и четвергам, я никогда не цеплялся за канат и не вис на нем, и меня никогда не сажали за перегородку.
Мне этого и не нужно было.
Меня все равно никто не видел.
– Еще кофе? – предложила мама, постукивая по чашкам и сервизу.
– Да, спасибо. Он у тебя вкусный.
Отец выглянул в окно. На дворе было почти лето.
– Да-да, – произнесла мама, пытаясь вновь вернуться к разговору о работе, чтобы было что обсудить. – Знаешь, нам нужны такие, как ты.
– Правда?
– Ты всегда был очень ответственным, с самого первого учебного дня. Помню, ты тогда пришел домой, а задали вам, по-моему, завязать узелок, верно ведь? Ты расположился за столом в столовой, – она показала на стол, – маленький зайка, ты пытался продеть шнурок в дырочки на ботинках, а потом завязать его. Ты весь вечер просидел, завязывал и завязывал, так что даже шнурок под конец задымился. Вот тут-то я тебе и пригодилась. – Глядя на меня, мама засмеялась. – А потом, помнишь, ты считал себя Суперменом?
– Нет, – ответил я, – неужели?
– Да, у тебя был целый ворох таких картинок, как там они назывались? – спросила она, обращаясь к отцу, но потом сама вспомнила. – «Комиксы про Супермена»! К куда они подевались, комиксы эти? У тебя их столько было!
Я пил кофе, не перебивая, мне казалось, что я поэтому и любил в детстве комиксы, те брошюрки, которые так долго собирал. Молния. Супермен. Человек-паук. Все они делали добро, оставаясь неизвестными. Появлялись в нужное время в нужном месте. Спасали мир от гибели. Санитары города. И даже визитной карточки не оставляли. Им не нужна была благодарность, вознаграждение или общественное признание. Они просто делали свое дело.