Мы сидели в громадной гостиной с четырехметровым потолком, на огромных креслах и диванах, и казалось, что Эннен повсюду: она постоянно вскакивала и подбегала к музыкальному центру, ставила нам диски «Кардиганс» – «Эммердейл», «Жизнь», «Первая группа на Луне» и «Гран туризмо», а некоторые песни, самые лучшие, которые она знала наизусть, прокручивала по нескольку раз. Открыв вино, Хавстейн принес нам три стакана. Я с трудом удерживал голову, она вдруг стала необыкновенно тяжелой, слишком много хлама в ней было набито, и слишком много свежего воздуха. Рядом со мной на коричневом диване сидела Анна. Хавстейн отодвинул в сторону одно из кресел, Эннен то и дело вставала посередине или начинала расхаживать по комнате, подпевая или покачивая головой, в такт или не в такт.
– Тебе нравятся «Кардиганс»? – спросил Хавстейн.
– Да. Неплохо играют, – ответил я.
– Она только их и слушает, верно ведь?
– Ага, – ответила Анна, улыбаясь Эннен, которая стояла у колонок и вслушивалась в голос Нины Перссон, – кроме «Кардиганс» для нее музыки не существует.
– Вроде как музыкальный аутизм, – сказал я.
Анна рассмеялась, да так, что вино полилось у нее из носа и закапало на светлую скатерть, а Хавстейн, прикрыв рукой свой стакан, придвинул его к себе. Не знаю уж, почему это их так насмешило.
Поставив «Нью-йоркскую кукушку», Эннен отошла от проигрывателя и уселась к нам на диван:
– Вы о чем говорили? А, Матиас?
– Человек дождя… – Хавстейн потянулся, не знаю почему; было уже очень поздно или, скорее, рано, – это как посмотреть.
– Хавстейн и Анна говорят, что ты слушаешь только «Кардиганс», – объяснил я.
– «Зэ Кардиганс», – поправила она, – и что из того?
– Да нет, ничего. Просто, по-моему, это немного… необычно.
– Что?
– Ну, что ты слушаешь только одну группу.
– Тебе бы основать свою армию поклонников «Кардиганс», – предложил Хавстейн серьезно, но все еще слегка усмехаясь, как школьница, – ведь фанаты «Кисс» создали же свою.
Эннен разозлилась и, повысив голос и показывая пальцем на Хавстейна, сказала:
– Да зачем мне слушать какие-то другие группы, если все, что мне нужно, есть у этой? Я слушаю только «Зэ Кардиганс», и все, что мне нравится, у них есть, так что в этом плохого? Что плохого, а?
– Ничего, – спокойно ответил Хавстейн.
– Они действительно настолько прекрасны?
– Даже лучше! – И, обращаясь к Анне, добавила: – И неправда, я не всегда слушала только их. Не всегда! Мне раньше нравился Принс. И Майкл Джексон. И «Депеш Мод». И другие. А сейчас остались только «Зэ Кардиганс».
– А как же «Зэ Битлз»? – поинтересовался я.
– Ну, не-ет.
– «Радиохед»?
– Нет.
– А Бьорк?
– Бьорк? – Она задумалась. – Нет, больше нет. Но вот раньше я «Кукл» очень любила.
– Разве тебе никогда не надоедает? В смысле, слушать одни и те же песни?
– Нет. Правда не надоедает. А зачем тогда покупать диски, если ты потом бросишь их слушать. Я люблю «Зэ Кардиганс», и они мне не надоедают.
– Зато нам надоедает, – засмеялся Хавстейн. – Господи, да я не знаю, сколько раз мне хотелось спрятать все эти твои диски!
Эннен в упор посмотрела на него:
– А знаешь, что я тогда сделаю?
– Да.
– А что ты тогда сделаешь? – спросил я.
Анна рассмеялась.
– Мне даже думать об этом страшно, – ответил Хавстейн.
– И правильно, – сказала Анна.
– Знаете, – сказала Эннен, – «Зэ Кардиганс» – это одно, а вот то, что Хавстейн слушает, – это вообще катастрофа!
– Вот именно, – подтвердила Анна, поднявшись. Она подошла к маленькой стопке дисков. – Эннен, ничего, если я?..
– Давай.
Анна выключила музыку и поставила другой диск. Через несколько секунд из проигрывателя полилась какая-то мелодия, напоминающая одновременно танцевальное буги, блюз и кошачий концерт. Я понял, что когда я пролеживал неделями наверху, то слышал вовсе не радио, а эту мелодию.
– Хавстейн, – начал я, пытаясь изображать серьезность, – это что?
– Это Каури П. Настоящий фарерский герой.
– Кари?
– Каури. Ты же слышишь – голос мужской. Каури, как… ну да, Коре.
Эннен сидела на диване, улыбалась и качала головой. Потом крикнула Анне:
– Еще раз!
И Анна опять поставила ту же песню. «Народные напевы».
– Поставь ту, с саксофоном, – крикнула Эннен.
– «Sangur ит flyting»?[49]
– Ага!
Анна поставила другую песню, которая началась очень грустным проигрышем на саксофоне, это была баллада о том, как бедных прогнали из дома, а на их место въехали богатые, йотом, как меняются времена – times they area-changing,[50] – голос Каури был исполнен печали, плюс ко всему этому гитара на фоне. Чуть получше предыдущей песни, но я бы такое не купил, и просыпаться под это мне не хотелось бы.