— Я тоже иногда с ними езжу, — с серьезным видом поведала мне Ава Грейс, — И мой папа водил всех нас в Белый дом.
— А я там никогда не была. Это чудесно, — сказала я, а сама подумала, что люблю маленьких детей. Надеюсь, когда-нибудь заведу собственных, не меньше четырех.
— О'кей, девочки, ступайте наверх и приберитесь там, а то скоро ехать на ужин, — раздался голос Барбары Хановер Гэлбрейт.
Она говорила спокойно, но при этом смотрела на меня с такой откровенной неприязнью, что я оторопела — других чувств не было.
Я видела ее всего лишь раз, во время ужина, когда мне было шестнадцать лет. Тогда я очень переживала, потому что со стороны выглядело так, будто Ник потерял из-за нее голову. Хотя теперь, конечно, он утверждает, что это она потеряла голову из-за Мака. Я вдруг засомневалась, правильно ли истолковала ее взгляд. Действительно ли презрение выражали ее прищуренные глаза и напряженная поза или что-то другое?
Попрощавшись нестройным хором, девочки направились к лестнице.
— Я бы предпочла поговорить в кабинете, — сказала Барбара.
Я последовала за ней по узкому коридору, в конце которого располагалась просторная деревенская кухня, переходившая в общую столовую. Кабинет был слева по коридору перед кухней. Я почему-то решила, что именно здесь Ричард Хановер проводит вечера, когда он один. Веселенькие обои, узорчатый ковер, средних размеров стол и стул, а еще кресло, развернутое к телевизионной панели на стене. Слева от кресла я увидела лампу и корзинку с книгами и журналами, до которой можно было легко дотянуться.
Такая комната понравилась бы моему отцу.
Прикрыв дверь, Барбара расположилась за столом, предоставив мне единственное кресло, оказавшееся для меня, чересчур большим и глубоким. Я знала, что они с Маком ровесники, то есть ей исполнился тридцать один год, но она принадлежала к тем женщинам, чья красота недолговечна. Лицо, которое раньше, насколько я помнила, было безупречным, теперь казалось чересчур худым, а губы чересчур узкими.
Пышные светлые волосы, достойные прежде восхищения (я даже ей завидовала), теперь были забраны в пучок. Но она по-прежнему производила впечатление своим изяществом и властными манерами. Я представила, что именно такой хирург, должно быть, служит утешением родителям ее маленьких пациентов.
— Зачем ты приехала, Каролин? — строго спросила она.
Я посмотрела на нее, стараясь держаться не менее враждебно, чем она.
— Барбара, — начала я, — насколько я знаю, вы с Маком встречались десять лет назад, когда он исчез. Если честно, мне сказали, что ты с ума по нему сходила. Если, как утверждает полиция, о чем ты, безусловно, читала в газетах, Мак теперь совершает преступления, то это можно объяснить только одной причиной — у него случился серьезный душевный срыв. Мне нужно знать, не замечала ли ты каких-нибудь признаков душевного нездоровья.
Барбара молчала.
Я продолжала сверлить ее взглядом.
— Еще хочу сказать, что, когда я виделась с твоим мужем у него в офисе, он с огромной недоброжелательностью отзывался о Маке, я даже пришла в замешательство. Чем Брюсу насолил Мак, имеет ли это отношение к его исчезновению? Почему вдруг ты срываешься с места и едешь сюда? Каких расспросов ты боишься? Если считаешь, что можешь здесь спрятаться, то ты ошибаешься. Журналисты разбили лагерь перед моим домом на Саттон-плейс.
Каждый раз, когда я вхожу или выхожу, они суют мне в лицо микрофоны. Если я не добьюсь от тебя правдивых ответов и не буду убеждена, что тебе ничего не известно об исчезновении Мака, тогда в следующий раз, когда меня станут преследовать репортеры, я скажу им, что ты и твой муж скрываете сведения, которые могут помочь в поисках Лизи Эндрюс.
Она побледнела.
— Ты не посмеешь это сделать!
— Еще как посмею, — заверила я ее.— Я пойду на все, лишь бы найти Мака и остановить его, если он преступник, или обелить его имя, если он невиновен. Я предполагаю, что он стал жертвой амнезии и, возможно, живет где-то, в трех тысячах миль отсюда.
— Я не знаю, где он, но я знаю, почему он ушел, — У Барбары задрожал подбородок, — Если я тебе расскажу, ты клянешься оставить нас в покое? Брюс не имеет никакого отношения к его исчезновению. Брюс любил меня и спас мне жизнь. А Мака он ненавидит из-за того, как тот поступил со мной.
— А как он с тобой поступил? — с трудом выговорила я, чувствуя, что в докторе Барбаре Хановер Гэлбрейт живет не только ненависть; я видела, что ей очень больно и она старается это скрыть.
— Я с ума сходила по Маку. Мы стали встречаться. Знаю, для него это был ничего не значащий роман. Но потом я забеременела. Я была на грани отчаяния. Мать умирала. Медицинская страховка давала жалкие крохи, пришлось тратить ту сумму, что была отложена на мою учебу в медицинской школе. Меня приняли в пресвитерианскую школу медиков при Колумбийском университете, но я знала, что не смогу там учиться. Я рассказала Маку.
Она сглотнула, чтобы подавить всхлипывание.
— Он сказал, что позаботится обо мне. Сказал, что мы поженимся, я отложу учебу на год, а потом вернусь в университет.
Очень похоже на Мака, подумала я.
— Я ему поверила. Я понимала, он меня не любит, но не сомневалась, что со временем заставлю его полюбить. Потом он исчез. Вот так просто. Я не знала, что делать.
— Почему ты не пришла к моим родителям? — сурово спросила я, — Они бы о тебе позаботились.
— Что, дали бы подачку на воспитание ребенка их сына? Нет, спасибо, — Барбара прикусила губу.— Я хирург-педиатр. Спасаю жизни маленьким детям. Я спасала таких крошек, что они могли уместиться у меня на ладони. У меня есть дар врачевания. Но есть один ребенок, которого я не спасла. Мой собственный. Я сделала аборт, потому что была в отчаянии, — Она отвела взгляд и продолжила: — Знаешь что, Каролин? Иногда в педиатрическом отделении какой-нибудь малыш расплачется, я подхожу, беру его на руки и успокаиваю, и всякий раз при этом вспоминаю о ребенке, которого выскребла из своей утробы.
Она поднялась.
— Твой брат не стремился стать юристом. По собственному его признанию, он получал диплом, чтобы доставить удовольствие отцу, а на самом деле ему очень хотелось попробовать себя на актерском поприще. Я думаю, он не тронулся умом. Живет сейчас где-нибудь и, возможно, даже мучается угрызениями совести, стыдясь самого себя. Считаю ли я, что он совершил те преступления? Ни в коем случае. Я презираю его за то, что он сделал со мной, но он не серийный убийца. Меня удивляет, что ты даже допускаешь такую возможность.
— Я сейчас уеду и обещаю, что никогда не упомяну о тебе ни в каком разговоре и никогда больше тебя не потревожу, — спокойно сказала я, вставая, — но у меня остался еще один вопрос. Почему Брюс так ненавидит Мака?
— Ответ очень прост. Брюс любит меня. Я знала это все то время, что мы учились в университете, с первого курса. Сделав аборт, я сняла номер в гостинице и наглоталась снотворного. А потом я решила, что хочу жить. Я позвонила Брюсу. Он примчался и спас меня. Он всегда готов прийти мне на помощь, и я люблю его за это, а со временем я научилась любить его за то, какой он есть. А теперь сделай мне одолжение, покинь этот дом.
Внизу было тихо, пока я шла по коридору к выходу. Зато наверху раздавались детские голоса, и я догадалась, что Ричард Хановер отвлекает детей, чтобы они не спустились и не услышали, о чем мы здесь беседовали.
Если описывать мои эмоции, я бы сказала, что попала в смерч, и он швыряет меня от стены к стене. Наконец я получила ответ, почему мой брат исчез. Мак поступил в высшей степени эгоистично. Ну не хотел он становиться юристом, не хотел любить Барбару, а ее беременность подтолкнула его к побегу. Даже цитата, записанная на пленке, теперь приобретала смысл.
Когда, в раздоре с миром и судьбой, Припомнив годы, полные невзгод, Тревожу я бесплодною мольбой Глухой и равнодушный небосвод...
В его защиту скажу, что он, должно быть, рассчитывал, что Барбара обратится к моим родителям и те помогут вырастить ребенка.