Я продолжал работать у Гуннара, но он тоже заметил, что в мыслях я был уже далеко. Я стал беспокойным. Вообще-то мы договорились, что я проработаю до конца сентября, но когда я попытался обрисовать ситуацию, он быстро понял, к чему я веду. Он искренне надеялся, что я останусь до следующего года, так он сказал. Однако вовсе не собирается меня переубеждать. Мне самому решать, когда уехать. Я начал готовиться. А потом заметил, что вновь скучаю. Но скучал я не по Йорну. И не по Хелле. Я скучал по Хавстейну. По Карлу. По Анне и Палли. Мне не хватало сходства с кем-то. А еще я скучал по Софии.
Мне не давали покоя мысли о Йорне. Каждое утро я решал, что после работы обязательно ему позвоню. Но так и не позвонил.
Потому что больше меня здесь ничего не держало.
В то время я много думал о Йорне, вспоминал, что мы вместе делали, о чем говорили. Славные были деньки, так он сказал. А разве нет? Да, нам было хорошо, я тогда становился взрослее, а Йорн словно тянул меня за волосы сквозь время. Лучшие друзья. Йорн, Роар, Хелле и я. Теперь же казалось, что я уезжал на целый световой год и все изменилось. С таким же успехом я мог слетать в другую галактику. И, вспомнив рассказанное отцом на Фарерах, я внезапно испугался. Я болел и раньше, я заболел вновь. Знал ли об этом Йорн? А Хелле? Может, они постоянно помнили об этом и ухаживали за мной, словно за больным? И сколько это все продолжалось? Только последний год, когда дела разладились, Хелле меня бросила, а Карстен продал магазин? Или с самого моего детства, всю жизнь? Ведь тем вечером, когда мы с отцом сидели и разговаривали, что-то произошло, верно? Что-то изменилось во мне, я не могу вспомнить, каким был прежде. Эта пленка проявке не подлежит. А затем однажды ночью меня охватил ужас. Ужас от всего, что я разрушил. Он переполнял меня, словно овации на крупнейшем футбольном стадионе мира. Вот только в ладоши никто не хлопал. Словно высадка в Нормандии: вокруг пожары, а звуки кажутся громкими и тревожными. Спокойно лежать в постели я не смог и поплелся на веранду, на воздух, на ветер. Мне было паршиво. Как придурок я стоял на веранде и, по-моему, плакал. А может, чуть не плакал. Помню, мне приспичило чем-нибудь заняться: если я вот прямо сейчас сделаю что-то полезное, в мире опять установится равновесие, полюсы вернутся на свои места, а птицы снова обретут способность ориентироваться в пространстве и, когда придет время, полетят на юг. Рванув к побережью, я принялся выкапывать из земли валуны, оттаскивать их к берегу и укладывать квадратом. Изнутри я наполнил квадратное строение песком. Сумеречный садовник, чудо в перьях, я стер руки до крови, наступило утро, до меня доносился шум проплывавших вдали барж. Помню, мне казалось, что главное — закончить до рассвета, потому что тогда ни один корабль не утонет. Захватив в сарае лом и грабли, я нашел в поле три самых больших камня и, выкорчевав их, покатил по пологому склону к берегу. Орудуя ломом и поглядывая на море, на корабли, я поместил камни внутрь квадрата, а граблями вырисовал на песке нужные узоры. Корабли не собирались тонуть, ничего страшного поблизости не наблюдалось, и, успокоившись, я отложил лом с граблями, улегся на песок и заснул прямо посредине единственного в Йерене каменного японского садика. Мне снился Магнуссон в кимоно и Вселенная, снилось, будто я астронавт, я лечу на космическом корабле, не знаю куда, а потом приземляюсь на какой-то не обозначенной на картах планете, а может, это была звезда. Корабль мой мягко опускается на окраине пустынного города, и, выходя из него, я замечаю, что сила притяжения едва действует, я почти лечу к городу, но там нет ни единой живой души, лишь дома и машины, оставленные у обочины. В одном из переулков мне попадается наконец человек, это Питер Мейхью, который сыграл в «Звездных войнах» Чубакку. Под мышкой у него зажат его волосатый костюм, приветствуя меня, он вежливо кивает. Я спрашиваю, не жалко ли ему, ведь никто не в курсе, что это именно он сыграл Чубакку, а его самого все равно не узнают. И тогда он отвечает: «Я никогда не расстраивался по мелочам», — и показывает на какое-то здание вдали. Я иду туда, захожу в ресторан, наливаю себе пива и сажусь. И мне кажется, что здесь, именно здесь, я и могу поселиться.
Проснулся я оттого, что на меня капал дождь, а в ботинки набился песок. Мне было холодно. Я посмотрел наверх. Небо потемнело. А потом надо мной появилось лицо.
— Матиас, ты что тут делаешь? Ты хорошо себя чувствуешь? — На меня обеспокоенно смотрел Гуннар.
— Да, — буркнул я и потер глаза.
— А что тогда ты тут делаешь?
Я разговаривал лежа. Забавная ситуация.