Я вернулась к себе в постель, но до сна еще было далеко. Я принялась обдумывать, с чего начать поиски Мака. Сначала решила обратиться к Лукасу Ривзу, частному детективу, которого нанимал когда-то папа, но потом передумала. Я поняла, что нужно представить дело так, будто Мак исчез только вчера. Первое, что сделал отец, когда мы забили тревогу, обратился в полицию и сообщил об исчезновении. Я тоже начну с самого начала.
Я знакома кое с кем в суде, в здании которого также располагается офис окружного прокурора. Решено, поиск начнется там.
Наконец я задремала, и мне приснился сон, будто я преследую какую-то темную фигуру, пересекающую мост. Как я ни пыталась не терять его из виду, человек шел слишком быстро, и, когда мы оба оказались на земле, я не знала, в какую сторону повернуть. Но потом я услышала его голос — скорбный и взволнованный: «Каролин, остановись, ни шагу дальше».
— Не могу, Мак, — вслух произнесла я, просыпаясь. — Не могу.
2
Монсеньор Девон Маккензи не без горечи сообщал прихожанам, что его любимая церковь Святого Франциска Сальского так близко расположена к епископальному собору Святого Иоанна Богослова, что ее почти не видно.
Лет десять назад Девон со дня на день ждал известия, что церковь Святого Франциска закрывается, и, если честно, он не смог бы опротестовать решение. Как-никак ее построили в девятнадцатом веке, и она нуждалась в серьезном ремонте. Но потом, по мере того как вокруг появлялось все больше новых домов, а старые многоэтажки без лифта перестраивались, Девон, к своему удовольствию, стал замечать много незнакомых лиц на воскресных мессах.
Растущее число прихожан дало ему возможность осуществить в течение последних пяти лет кое-какие ремонтные работы. Почистили витражи, с фресок удалили вековую грязь, заново ошкурили и отполировали деревянные скамьи, подставки под колени обили новой мягкой тканью.
Затем, когда Папа Бенедикт издал указ, разрешавший пасторам по своему усмотрению проводить Тридентскую мессу, Девон, знаток латыни, объявил, что отныне одиннадцатичасовая воскресная месса будет совершаться на древнем языке церкви.
Ответная реакция повергла его в изумление. Теперь во время мессы в церкви происходило столпотворение: не только пожилые прихожане и люди среднего возраста, но и зеленая молодежь почтительно произносили «Deo gratias» вместо «Благодарение Богу» и молились «Pater noster» вместо «Отче наш».
Девон, которому исполнилось шестьдесят восемь, был на два года моложе своего брата, погибшего 11 сентября, он приходился дядей и крестным отцом исчезнувшему Маку. Во время мессы, когда он предлагал прихожанам молча обратиться к Богу, каждому со своей просьбой, его собственная первая молитва всегда была о Маке и о том, чтобы однажды тот вернулся домой.
В День матери эта молитва звучала особенно горячо. Сегодня, когда он возвратился со службы, на автоответчике его ждало сообщение от Каролин. «Дядя Дев, он позвонил ночью, без пяти три. Голос бодрый. Почти сразу повесил трубку. Увидимся вечером».
Монсеньор Девон уловил в голосе племянницы напряжение. К чувству облегчения, что племянник позвонил, примешался гнев. «Будь ты проклят, Мак, — подумал он. — Неужели ты не понимаешь, что с нами делаешь?» Стаскивая пасторский воротничок, Девон потянулся к трубке, чтобы перезвонить Каролин. Но не успел он набрать номер, как позвонили в дверь.
Пришел его друг детства, Фрэнк Леннон, программист на пенсии, выполнявший по воскресеньям обязанности главного привратника, а еще пересчитывал, вносил в реестр и отвозил в банк воскресные пожертвования.
Девон давно научился читать по лицам людей и мгновенно понимал, когда дело неладно. Именно это он сейчас и прочел на обветренном лице Леннона.
— Что случилось, Фрэнк? — спросил он.
— На утренней мессе был Мак, — бесстрастно ответил Леннон. — Он оставил в корзинке записку для тебя. Она была завернута в двадцатидолларовую купюру.
Монсеньор Девон Маккензи схватил клочок бумаги и прочитал несколько слов, написанных печатными буквами, потом, не веря своим глазам, прочитал их снова.