— Подумаешь!.. Ну их!.. Что о них говорить!..
Ребята-«христосики» оправдывают и прощают:
— У них ничего не получается!.. Их все обижают!..
Ребята-«себялюбцы» возлагают надежды на будущее:
— Вот я вырасту и все исправлю!.. Я покажу им, как надо жить!..
Ребята-«примиренцы», не прощая родителей, принимают их такими, как есть:
— Ну, пьют! Ну, дерутся! Ну, плохие!.. Все равно это папа и мама!..
Ребята-«мечтатели», словно бы забыв о настоящих, придумывают идеальных родителей:
— Вот бы мой папа был… Вот бы моя мама была…
Есть наверняка и другие варианты отношения к родителям. Но мне не довелось их обнаружить…
— Нам говорят: Родина, Родина, очень много разных слов о том, как она хороша. — Димка рассудителен и нетороплив. — А я один только раз почувствовал, что это такое. В прежнем детдоме. Там дружина имени одного партизанского комбрига. Письма ребята пишут, узнают адреса, ходят в гости к бывшим партизанам, слушают их воспоминания, собирают документы. Музей хороший сделали… А потом стали мы каждые каникулы, даже зимние, в походы уходить. В те места, где «наша» бригада воевала. До глухих-преглухих деревушек добирались. В некоторых даже света еще не было. Заходили в избы, беседовали. В деревнях люди совсем по-другому вспоминают о войне, чем в городе. Проще и страшнее. Показывают, где фашисты стояли, где трупы лежали, где была комендатура, где виселица…
Однажды вошли мы ночью в деревню — темно, тихо, шаги наши шелестят. Собаки залаяли. Небо такое огромное, а дома к земле прижались. Я тогда словно задохнулся. А потом вышли мы на шоссе — оно пустое, теплое. Сняли рюкзаки, повалились на асфальт — век бы не вставать, спину так хорошо греет. Я на звезды гляжу, а сам чувствую, что все это рядом — и деревня спящая, и собаки, и ребята…
Димка вдруг шмыгает носом — совсем по-детски — и улыбается. И я улыбаюсь, но моя улыбка — лишь неяркий отсвет Димкиной…
Ко мне забрела Светлашка-первоклашка. Я ее угостил витаминками и углубился в писанину — отправляли ребят в санаторий. Потом поднял голову — она сидит на стуле сбоку от моего стола.
— Ты чего?
— Можно я тут побуду?
— Ну, пожалуйста. На тебе лист бумаги. Рисуй, а я поработаю.
— Я лучше письмо напишу. Бабушке.
— Давай…
Долго сидели молча, оба старались.
— А как «до свидания», вместе или отдельно?
— Ты уже написала? Можно я прочту?
Она кивнула и протянула мне листок. Вот что я прочел.
«Здравствуй, бабушка! Как ты там живешь? Я по тебе соскучилась. Ты знаешь ли, как там живет мама с папой Женей? Бабушка, ты можешь приехать домой и передать маме с папой, если они согласятся, тогда пускай приедут с братом ко мне. Я их очень жду. До свидания. Света».
— Брат младше тебя?
— Нет, старше.
— Его, значит, оставили дома, а тебя сюда отдали?
— Так вышло. Папа меня домой привел и в магазин ушел. А тут явилась милиция и меня забрала. А папа ничего не знал.
— А водку пили мама с папой?
— Водку редко, чаще — бормотуху.
— А бабушка где живет?..
Света молчит.
— Ну, куда будешь письмо посылать?..
Света снова молчит.
— Ты что, не знаешь ее адрес?..
Девочка молча кивает.
— Но ведь письмо твое не дойдет…
Света молчит, глядит на меня. О чем-то думает. Потом веселеет.
— Ну, тогда я пошлю в Ивангород, в мой бывший детдом — они передадут бабушке!..
Она просит у меня еще листик и старательно переписывает письмо. Освобождается от накопившейся грусти. Внизу, под своими словами, она рисует солнышко, домик, дерево — обычную детскую картинку.
В детдом вернули девочку. Говорят, удочеряли ее только для получения квартиры. А как переехали, «дочка» не нужна стала. Детдом будет возбуждать судебное дело против квартиродобытчиков.
Зинаида Никитична злая. Впервые вижу ее такой. Говорит отрывисто. Будто стоит у телеграфного аппарата и диктует приказ по действующей армии.
— Нужна, — говорит она, — юридическая ответственность семьи за здоровье ребенка. И не только за физическое. Но и за психическое. И за моральное. Пусть бы штрафовали плохих родителей. Сажали бы вместе с детьми-преступниками на скамью подсудимых. Пусть бы лишение родительских прав сопровождалось рядом экономических санкций. Скажем, у лишенных половину бы зарплаты отчисляли на ребенка. Отменяли бы по отношению к таким любые льготы, положенные матери. Отнимали бы жилплощадь, полученную на детей. Публиковали бы в газетах решения судов о лишениях родительских прав. Пусть бы о каждой плохой матери, о каждом плохом отце было известно. Пусть бы позором они были окружены. Отпуска им давали бы только зимой. Путевок — вообще никаких. Принудительно лечили бы от алкоголизма. И к усыновителям, если оказались гадами, нужны такие же меры. Тогда бы побоялись ради квартиры ломать ребенку душу!..