Радуюсь вместе с Ленкой, и мне даже не верится — редко бывают подобные истории. Приглядываюсь к Ленке — нет, по ее виду нельзя усомниться в ее искренности.
Мы глядим друг на друга, улыбаемся и поем во все горло песню из нашей сказки, которую мы сочиняли вместе:
И пока звучит песня, я вспоминаю свою авантюрную поездку по родителям. Неужели мой визит сыграл все-таки какую-то роль в решении Ленкиной мамы?..
Зинаида Никитична сердитая, хмурая. Посматривает на меня с неудовольствием. Чего, мол, копаешься, осматривай ребят поскорей. Сегодня, видимо, ей не до разговоров.
Я так и спрашиваю «в лоб», когда ее ребята уходят в баню.
— Не до разговоров вам сегодня, Зинаида Никитична?..
Она встряхивается, будто муха укусила.
— Заметили, что злая? Правильно. Поговорила с директором по душам и с его гвардией. Надоел их апломб. Ни гласности у нас, ни демократии. Так и сказала… Всё втихаря, рука об руку с подхалимами. А мы, которые не приближены, обо всем узнаем в последнюю очередь. Да и то не от директора, а от той «сороки», что «на хвосте приносит». В демократию-то он хоть пытается играть, потому что иначе ему не прожить сегодня, но его игры шиты белыми нитками. А уж гласности у нас никогда, видимо, не будет. Виноваты, между прочим, и мы. Привыкли молчать. Я вот выступила, а теперь маюсь. Боюсь последствий. Хотя какие могут быть последствия? Нет, лучше промолчать в другой раз, не соваться. Так решила…
— Потому и злитесь, что так решили?
— А вам-то прямо все надо знать!.. — с досадой сказала и ушла…
Димка — человек сердитый. Вернее, не так. Ему нравится быть сердитым и умным в моем кабинете. Там, за моей дверью, он озорует и учителей изводит не меньше, чем другие восьмиклассники. А здесь…
— Вы, взрослые, требуете только от нас, но не от себя! — разглагольствует Димка. — Вы все врете нам и делаете так, как вам хочется. А мы должны быть на поводке, как домашние зверюшки, — ни своего мнения, ни своей воли. Почему-то ни один взрослый не считает себя плохим. Пусть он пьет, курит, крадет, обманывает, все равно он хороший. Он уверен, что он хороший, что с него надо брать пример. А мы, если не по-вашему делаем, — сразу плохие. Если делаем так, как считаем правильным, — опять плохие. Если говорим честно, что думаем — плохие. А почему мы должны к вам приспосабливаться? Потому что вы старше? Кто старше — тот глупее. Только так надо считать. Раньше знаний было мало, старики хранили их и передавали молодым. Знания были в старых головах, как в консервных банках. А теперь знания меняются, как молнии во время грозы. Нужны только самые новые знания: чем они новее, тем верней. Следующая молния отвергает предыдущую. Ваши знания устарели, прокисли, никому не нужны, кроме вас. Это знания прошедших лет, они заняли вашу голову, взяли ее в плен и не дают вам увидеть ничего нового. Они, конечно, достаточны для вашей жизни — но ведь только для вашей. Не выдавайте их за всеобщую мудрость, не учите нас «вашему», помогите нам найти «наше» — и мы будем хорошо к вам относиться!..
Димка не ждет от меня какой-либо реакции. Он не хочет спорить. Ему не нужны мое одобрение или неодобрение. Мне кажется, ему нравится как раз то, что я выслушиваю все его выпады и восклицания спокойно, не прерываю, не одергиваю.
Наших ребят ни за что не отправишь лечиться перед выходными.
— Ты болеешь, — говорю я. — Тебе надо лечиться.
— Ага! Только в больницу не пойду!
— Не хочешь лечиться?
— С понедельника — пожалуйста!..
Сколько ни уговаривай, с «понедельничной» позиции сдвинуть их невозможно. Начинаешь расспрашивать о причинах упрямства — и все причины сводятся к посещению родичей.
— У меня тетя приезжает из Молдавии — как же я не поеду!..
— Меня мама будет ждать, а я вдруг не появлюсь!..
И так далее, и тому подобное.
Они отчаянно цепляются за свои визиты. Всем готовы пожертвовать, и здоровьем тоже, лишь бы не пропустить очередной поездки домой.
Мне почудилась какая-то обреченность, надрывность в этом их цеплянии. Подумалось, что именно так утопающий хватается за соломинку. Вдруг по-новому их увидел, когда пришла эта мысль. Они бывают нахальные, грубые, жадные. Но они… утопающие. С того началась жизнь, что их кинули в омут и отвернулись. Они захлебываются, дергаются бестолково, страх застилает глаза. Детдом — рука, протянутая им. Эта рука держит их на плаву. А берегом, желанным и спасительным, для них может быть только семья…