Её никто не увидел. Никто не спросил, что забыла жена полководца в комнате его наложницы.
— Гедати, — прошептала Сонаэнь, опускаясь на край роскошной кровати, — Гед…
В подбородок ей уткнулся острый кончик лезвия — судя по форме, ружский стилет. Крепкая маленькая рука не дрогнула, пока другой наложница ловко обыскивала незваную гостью. Несомненно, она была готова дать отпор любому врагу.
— Это же я, — леди Орта смогла вымолвить, на что получила незнакомую хищную ухмылку:
— Вижу. И потому ищу.
— Что ищешь?
— Сталь? Яд?
— Я пришла поговорить. — Сонаэнь подняла ладони в знаке мира.
Стилет исчез так же внезапно, как появился. Гедати подпёрла щеку рукой, глаза её в полумраке блестели. Распущенные волосы щекотали шею Сонаэнь, наложница не отодвинулась.
— Мне снятся сны, — выпалила Сонаэнь, не сводя глаз с лица ружанки, — мне снится… плохое. Что было.
«Что всё ещё происходит, и ты знаешь об этом».
— Ты учёная, — повторила терпеливо Гедати с непроницаемым лицом, — составь лекарство и пей его.
— Я не хочу, — слёзы переполняли глаза Сонаэнь, и она могла слышать их в своём голосе, —я не хочу всегда терпеть…
— Скажи ему.
— Я боюсь его. — Она всхлипнула, постаралась дышать, но это получалось плохо.
— Скажи об этом тоже.
— Не защищай его! — Сонаэнь отпрянула от Гедати, но наложница больше не выглядела грозной ночной хищницей.
Она молча смотрела на рыдающую госпожу, потом откинула тонкое одеяло гостеприимным жестом.
— В мыслях нет защищать — он не станет лучше. И хорошим не станет. Но… и чудовищем тоже, — Гедати придвинулась к Сонаэнь ближе с беспощадной улыбкой, — он всего лишь мужчина. Ты не лучше. Я не лучше. Но мы женщины. Есть то, что они никогда в нас не поймут.
Сонаэнь из-за внезапной пелены слёз не увидела, как Гедати приблизилась. Она закрыла глаза, отвернулась — и тогда лишь почувствовала на груди прикосновение тёплой нежной руки.
Замерла, не дыша. Тонкий аромат духов Гедати усилился. К нему добавились тяжёлые ноты мускуса и пота. В темноте Сонаэнь могла видеть, как раздуваются края ноздрей кочевницы. Серёжка в левой поблёскивала в лучах масляного светильника.
— Если раньше ты себя не трогала, тебе нужно больше времени, — едва слышно пояснила Гедати осторожные движения, — но, как у нас говорят, если есть чему гореть, только выбей искру.
Больше она не произнесла ни слова, не издала ни звука. И Сонаэнь тоже. Она после долгое время пыталась найти хотя бы для себя самой слова, чтобы описать, что пережила, что почувствовала, — но тщетно. Только поцелую нашла название.
Лишь потому, что знала поцелуи прежде.
Только Тило никогда не целовал её так, и его руки были больше в два раза, в мозолях от меча, и… было бесполезно сравнивать. Она и не пыталась — зажмурилась, когда Гедати прикоснулась к ней между ног, и больше не открывала глаз. До утра.
Кошмарный сон не вернулся.
***
Сонаэнь Орта знала своих врагов. Умела понять, когда соперничать не стоит.
Сонаэнь знала, где заканчивается её влияние. Это она узнала в Элдойре. Будучи женой полководца, она вела светскую жизнь умеренно — воинское сословие пересекалось с дворянством. Ей стоило быть очень осторожной, чтобы не порушить репутацию семьи. Особенно когда слухи о причинах осады Флейи каким-то образом всё же просочились в общество.
Поначалу, приехав с Лукавых Земель, Сонаэнь напрягалась. Она отвыкла от Элдойра и его аскетизма. Отвыкла от холодного Предгорья. Она вздрагивала внутренне, когда какая-нибудь пышно разодетая дворянка расспрашивала о подробностях семейной жизни — под самыми благовидными предлогами, конечно.
Но прошло время, и Сонаэнь Орта освоилась в столице. Прежде всего, она узрела реальную власть своего мужа. Вдали от власти белого города легко можно было забыть, что он — один из Четверых. В Элдойре его знали все.
Просто — все. Она могла войти в любую лавочку, опуститься с попрошайкой у ворот храма на колени, подняться на отроги Белоснежной, и не нашла бы ни одной живой души старше пяти лет, что не назвала бы поимённо Четверых. Их могли не любить за какие-то проступки, осуждать, обсуждать, но их знали, им подчинялись, на них рассчитывали.
И высокомерные богачки вынуждены были уступать жёнам полководцев и мастеров войны.
На Севере это не работало. Каким-то образом Латалена Элдар завоёвывала уважение сильнейших вожаков без посредничества имени, своего или супруга. Даже меч не использовала. Ничто, кроме слов и улыбок. Вытканная из воздуха мечта о возвращении в белый город победительницей, которую леди Элдар сумела внушить доброй тысяче сильнейших волков.
И прежде всего собственному супругу, которому некогда была продана. В это верилось ещё меньше, чем в то, что когда-то красавица Элдар, Солнце Асуров, была у волка в заложниках. Любой, кто увидел бы пару теперь, не сомневался бы, что в плену — сам мужчина.
В том, что для этого леди Латалена использует Силу, Сонаэнь больше не сомневалась. Об этом говорили даже слуги, как о привычном явлении, обыденности. Фрейлины, пошептавшись, сделали разные выводы.
— Моя мачеха всегда говорила, что мужчины блудливы, легко падают к ногам умных ведьм, — сообщила Ирзари с видом заговорщицы за очередным туром игры в нарды, — что ты скажешь, леди Сонаэнь?
— Мужчины блудливы и легко падают, но так же легко поднимаются и убегают, — плачущим голосом пожаловалась Суай, — оставляя за собой испорченную репутацию и сопливых детей.
— Это хорошо, — вдруг подала голос обычно молчаливая Вината.
На неё уставились все трое.
— Ребёночек. Это же хорошо, — неуверенно повторила девушка, и остальные вздохнули.
Они уже даже не переглядывались, когда глупышка изрекала очередную неуместную сентенцию. Задумавшись, Сонаэнь едва не пропустила свой ход.
— Говорят, ведьмы Элдар очень одарены в соблазнении, — снова завела любимую мелодию Ирзари, — что-то подливают, наверное, в питьё или еду.
— Воду? — захлопала огромными глазами Вината.
— Вы видели, как молодой Вольфсон гарцевал по двору? — заливалась Ирзари. — Я думаю, и он, и другие обязательно посватаются к молодой леди Снежане. Или кто-нибудь попытается украсть её. Или сбежать с ней — так ведь у них принято.
Суай слушала подругу, раскрыв рот в восхищении.
— И за это не казнят? — недоверчиво спросила она. — За похищение или побег?
— Нет, — Ирзари сияла, — таковы обычаи.
«Несносная старая дева», — скрипнула зубами Сонаэнь. Но промолчала.
Всё говорило о том, что фрейлина права. Снежана действительно была предметом торга, и тот, кто получал её, предоставлял и армию её матери.
…Соревнования волков-гостей начались сразу на рассвете следующего дня. Для гостей с юга происходящее упорно именовали «турниром», но Сонаэнь, обходящая ристалище в нарочно выбранном наименее заметном платье, снова и снова убеждалась, что перед ними — развёрнутая демонстрация армейских навыков и вооружения. Это было не развлечение знати, а парад наёмников.
Невольно она старалась по-прежнему оставаться как можно дальше от Держана Вершинского. Скверный его нрав явил себя сразу по прибытии. Не прошло и двух дней, а князь уже скалил зубы в сторону молодого Вольфсона, других вожаков и прятал недовольство лишь в присутствии хозяев.