В степи налёты на стоянки случались достаточно часто. Гедати среагировала молниеносно: метнулась к леди Орте, ухватила за запястье, повалила наземь — покатилась сорвавшаяся с уха серьга, треснул тесноватый ворот платья.
Налёт не продлился долго. С противоположной стороны навстречу разбойникам бросились воины. Ниротиль был в первых рядах, как и всегда; в одной рубашке и босиком.
Крики Бану Бишу затихали вдали, а Тило уже оказался рядом с перепуганными женщинами. Он проигнорировал Гедати, ничего не ответил оруженосцам, сразу схватил Сонаэнь, как пустой мешок, приподнял, оторвав от земли.
— Ты в порядке? — Бледное его лицо выражало больше чувств, чем голос. — Найдите целителя!
Отговаривать Ниротиля было абсолютно бесполезно. С присущим упрямством полководец потребовал немедленно со всей дотошностью изучить здоровье супруги от бедного представителя Бану — только это был человек племени Бану Угенчи. Руки лекаря дрожали, когда он проверял пульс. Сонаэнь вытерпела осмотр и опрос — дрожал и голос бедного старика, которого она готова была пожалеть, — и всё это под немигающим суровым взором Тило, сложившего руки на груди и нависающего над кушеткой.
— Ну? — грозно поинтересовался полководец, когда лекарь покончил с осмотром и расчётами.
— Господин, ваша супруга совершенно здорова, хотя я вижу признаки обезвоживания и усталости, — на этих словах Ниротиль, щёлкнув пальцами, дал знак Гедати принести воды, — нет никаких причин волноваться.
— Только зачать не может, — фыркнул Тило себе под нос, и, к несчастью, лекарь расслышал и посчитал необходимым ответить.
— Господин, ваша супруга не может понести наследника по причине, далёкой от болезненности или неспособности зачать. — Сонаэнь задохнулась от возмущения, но лекарь, запинаясь, продолжил: — Должен сообщить, что, судя по состоянию суставов и кожи и оттенку белков глаз… она не испытывает… необходимого… удовольствия, без которого женщины вашего народа не могут…
Лицо Ниротиля потемнело.
— Еще одна бесплодная женщина? — с отвращением произнёс он. — Что за проклятие…
Сонаэнь видела, как пульсирует жилка на шее Ниротиля. Как сужаются зрачки тяжёлых серых глаз. Как он сжимает кулаки. Она затрепетала. Страх сковал горло.
— Есть возможность узнать точно, господин. Вам следует усовершенствовать навыки в исполнении супружеских обязанностей и позаботиться о восстановлении вашей мужественности…
— Такие вещи не стоит слышать моей жене, — на ильти произнёс полководец, но лекарь не замолчал:
— Но даже тогда, возможно, эта женщина просто из тех сухих стручков, чьи плоды только гниют…
Вероятно, он хотел сказать что-то ещё. Не было никакого сомнения, что это должно было быть нечто разумное. Так или иначе, вряд ли пожилой лекарь Бану Угенчи намеревался уйти из жизни именно так — сравнивая женские органы жены полководца со степными бобами.
Только свистнула, разрезая воздух, сабля, издавая характерный звук, и Сонаэнь закричала.
К счастью, кровь брызнула ей всего лишь на платье, а не в лицо, но и зрелища хватало — вот седовласый полулысый Бану Угенчи сидит на табурете у стола, и вот его голова катится по песку и циновкам шатра.
Воздух застыл в груди леди Орты, она не могла даже слышать своих отчаянных всхлипываний, она задыхалась, ослепшая, оглохшая от ужаса, онемевшая от страха.
— Сани-иль? — появилась, судя по взволнованному голосу, Гедати. — Са… сестра-госпожа!
Сонаэнь потеряла с её появлением сознание.
…Сны стали ещё более кошмарны, чем прежде. Теперь она не видела лица Тило. Он становился чем-то призрачным, огромным, серым, каменным и только там, где соприкасался с землей, тонул в крови. Просыпаясь, Сонаэнь начинала задыхаться, падая в тёплые руки Гедати.
На третий день после налёта Сонаэнь впервые погрузилась в транс-молитву.
Она преуспевала в медитативной практике, учась в Ордене. Сила с лёгкостью являла леди Орте свои потоки. Целью транс-молитвы никогда не были попытки управлять Силой — этого большинству обучавшихся было не дано от природы. Но способность видеть Силу, находить место в круговороте, понимать расположение элементов и действие законов — вот что успокаивало обратившихся.
Храмы после войны за Элдойр отстраивались, как и школы, и, несмотря на вспыхивающие религиозные восстания — храмовники, еретики-огнепоклонники, многочисленные секты, — учение Единобожия и его практики распространялись и возрождались в Поднебесье.
Ниротиль, сколь бы скептически ни был настроен к любого рода ритуалам, уважительно относился к молитвенному обряду. И всё же в его присутствии Сонаэнь едва не прервала — что было запрещено — транс-молитву.
Звуки благостного утра, пение у костра, запах огня, весёлые истории, сталь и дублёная кожа — все подёрнулось пеплом и развеялось, когда Ниротиль появился в пространстве. Сонаэнь чувствовала его спиной, затылком, всем телом.
Завершив молитву, она не поднималась с циновки, замерев в ожидании. Каждая жилка, каждый нерв был натянут, словно струна лютни, — вот-вот порвётся.
Он захочет от меня чего-то — он что-то скажет — он ударит — он убьёт…
Сонаэнь открыла рот, чтобы произнести положенные слова приветствия, но они не поддавались. Она просто не могла их найти в себе. Тило заметил и прокомментировал:
— Ты который день молишься. Ты не ела. Почти не спала. Прекращай.
Он сел на циновку напротив, наклонился к ней. Сердце, казалось, перестало биться где-то в горле. Выражение лица Тило не изменилось. Он моргнул. Отодвинулся чуть — тесьма от молитвенного коврика скользнула между ними. Сонаэнь опустила глаза на неё, задумываясь отстранённо, не нуждается ли он в стирке.
— Говори, — потребовал он второй раз, — что тебя напугало?
— Ты убил его, — сквозь зубы единым выдохом прошипела она. Тило поморщился:
— Я многих убивал. Ты видела смерти хуже. Что причина твоему состоянию?
— Он сказал правду, и ты убил.
— Правду о чём? Он оскорбил тебя — передо мной.
Тяжело было даже дышать. Она ждала окрика, удара, ругани, чего угодно. Но Ниротиль только смотрел сверху вниз, обеспокоенный и будто слегка напуганный.
— Ты действительно чем-то больна? — наконец спросил он уже менее уверенным голосом.
Сонаэнь закрыла лицо руками и покачала головой. Удара всё ещё не последовало.
— Значит, я убил этого ублюдка за ложь и клевету на мою жену, — с призраком удовлетворения послышалось от Тило.
— Мало ли дураков говорят обо мне! Это слова!
— Ты не лишишь меня удовольствия этого воспоминания. — Ледяное лицо Ниротиля обрело выражение, которое Сонаэнь не могла прочитать, — но оно завораживало и пугало. — Можешь считать меня больным ублюдком, леди Орта. Но я бы убивал таких, как он, десятками и не раскаялся.
— Ты никогда этого не делаешь, — пробормотала она в пальцы, старательно сдерживая слёзы.
Тишина была ей ответом. Тило молчал. Тихий, почти что смиренный, глядящий сквозь неё и сквозь само время. В то пространство и тот день, где он раскаивался, очевидно.
Но он ничего не произнёс перед тем, как уйти.
Ночью он не пришёл. Зато явилась Гедати — пахнущая степной полынью, незнакомыми ружскими духами и сладким дымом дурмана. Её ласки успокаивали, но не давали освобождения. В этот раз Сонаэнь отвечала взаимностью опытным прикосновениям наложницы. Это было похоже на молчаливый договор между обеими. Получать удовольствие и хрупкое подобие взаимной поддержки там, где это возможно.