— Все. Вон. Закончили на сегодня.
Воины покинули шатер, но Ниротилю пришлось повысить голос ещё раз:
— Гедати! Иди отсюда.
Красавица из-за занавески выбралась, похожая на длинноногую изящную газель. Медлительно, сознавая силу собственной красоты, прошлась по шатру, подошла к полководцу, наклонилась — он опирался теперь о стол обеими руками — поцеловала в щёку, скользнув губами к шее, — и безмолвно выплыла наружу. Чуть задержавшись у порога.
Сонаэнь не взглянула на нее.
— Наложница, — прокомментировал Тило, когда они остались одни, — и замучившие меня приятели её отца из племени Бигум. Заходи, госпожа моя. Располагайся.
Она молча повиновалась. Горло перехватывало от его вида.
В выцветших на солнце русых волосах она могла видеть больше седины. В уголках рта — новые морщинки. Тени под глазами. Заострившиеся черты лица. И всё же могла безошибочно угадать Ниротиля, каким он был, когда она впервые его встретила — ещё до войны, до ранений, до их брака.
Время исчезло. Казалось, не изменилось ничто вокруг, кроме неё самой. Если бы кто-то сказал Сонаэнь, что прошло восемь лет, она не поверила бы вестнику. Она бы не поверила, если бы кто-то сказал, что они вообще женаты.
— Я услышала, что ты болен, когда уже собиралась покинуть лагерь Ордена, — призналась Сонаэнь за столом. Ниротиль вежливо улыбнулся:
— И бросилась спасать меня? Похоже на тебя.
Она не удостоила это комментарием, лишь пожала плечами.
— Ты теперь мастер исцеления, — серьёзным тоном добавил полководец, — поздравляю. Это большое достижение, госпожа моя.
— Ты так думаешь.
— Я так думаю, действительно, — он усмехнулся, — мне тяжело видеть сестёр, что могут превзойти меня с мечом. Могу представить, как бесятся магистры, которых ты превзошла мозгами.
Сонаэнь расхохоталась. Слово за слово, разговор обрел лёгкость.
— Так ты болен? — полюбопытствовала она. — Почему не писал последние месяцы?
— Поранил руку, ничего серьёзного. Больше кашляю.
— Я посмотрю на руку?
Суставы были здоровы, как и кости, но Ниротиль зашипел и поморщился, стоило ей надавить в нескольких точках.
— Лекарства и повязки будут не нужны, — сделала она вывод, — обычные методы не сработают.
— Никаких шаманских заговоров, женщина.
— Я изучала лечение Силой.
— Я сказал, никакого колдовства! — Он нахмурился, отвернулся. Сонаэнь пожала плечами:
— Невежество я не лечу, Тило. Ты вправе отказаться.
— Ты надолго?
— Это от тебя зависит. Я здесь потому, что меня направили в госпиталь.
Это было не так сложно, как Сонаэнь ожидала. За годы с госпитальерами она повидала воинов. Встречались те, что из скромности отказывались от целительницы, предпочитая компанию своего пола. Но за все годы она не встретила ни одного, кто готов был бы рисковать ради скромности жизнью. Или, как в случае с её мужем, способностью к фехтованию.
К вечеру Ниротиль пригласил её сам. Перед тем, как прозвучал призыв на закатную молитву и зажглись зелёные фонари у шатров. Сонаэнь не потребовалось много времени, чтобы найти причину болезненности. Этому она научилась в Ордене почти сразу.
— Как ты это делаешь, сестра, — не удержалась от детского восторга наложница Гедати. Сонаэнь прикрыла глаза.
Она видела свет обоих. Тонкую розовую тень любопытной Гедати и серебристо-голубой кокон, окружавший Ниротиля.
— Это не колдовство. Это каждый может. Или почти каждый. Сила течёт везде. В живых существах она может изменяться. Портиться тоже.
— Это здесь она испортилась? — Рука наложницы легла на локоть полководца. Тило дрогнул, но смолчал. Сонаэнь открыла глаза. Ей стоило труда удержать улыбку.
Высокомерная Гедати была проста, как степная куропатка.
— Да. Ты чувствуешь? Со временем я научу тебя большему.
— Не верю я такому лечению, — пробормотал Тило подозрительно. Но руку не убрал.
Ужинали они втроём. Это было странное чувство, быть третьей лишней за столом с собственным мужем и другой женщиной. Но именно благодаря Гедати тёк непринуждённый, почти светский разговор. Кочевница оказалась бесценной собеседницей, умеющей разрядить обстановку, — а с Ниротилем любой разговор, даже самый невинный, и в лучшие дни напоминал перекрикивания из окопов. Даже в письмах.
Дождь постепенно усиливался. Сонаэнь задула свечу и взглянула на полководца.
Он только кивнул ей на койку в противоположном углу шатра:
— Желаю доброй ночи моей госпоже.
Наложница Гедати не сдержала торжествующего короткого взгляда, когда уходила с ним в постель за руку.
Возможно, она считала, что леди Орта предпочла бы быть на её месте.
***
Чем дальше они двигались на Север — тем чаще посещало женщину ощущение времени, повернувшего вспять. Ранняя весна юга обернулась тающими снегами поздней зимы. Но всё же к тому мгновению, когда путешественники достигли пункта назначения, тепло их догнало.
Как и предсказывали всадники и проводники, границы между королевством Элдойра и княжеством Заснеженья не обнаружилось. Никакой — ни верстовых столбов, ни указателей. Просто в какой-то день дома вокруг чаще встречались из бруса и брёвен, а не глины и камня, а встретившиеся путники говорили на сурте, а не хине.
Всё реже можно было увидеть знамёна Элдойра, зато обнаруживались незнакомые символы на копьях проезжающих воинов-волков. Многие из них не стеснялись останавливать путников безо всякого на то повода. Бесстыдство северян ограничивалось, вопреки ожиданиям Сонаэнь, тем, что они в основном метили деревья вдоль тракта, никого не стесняясь.
Очередной проводник — их сменилось пятеро — нашёлся у озера с удочкой. Если бы не свёрнутое знамя Элдойра, которым он прикрыл ведро с уловом, Сонаэнь в жизни не догадалась бы обратиться к нему за помощью. Оказалось, он ждал именно их поредевшую группу. Рослый, желтоглазый, рыбак смерил всю группу взглядом, не сулящим ничего хорошего, затем фыркнул:
— Значит, это новенькая. Четвёртая. Ты опоздала, девушка. Остальные ждут. Мы не можем представлять вас по одной.
— Дорога не близкая, господин.
— Боже, Боже, никаких «господ» здесь! — волк встряхнулся. — Посад близко; так вы поспешите за мной.
Сонаэнь сглотнула, когда увидела, что на мужчине, несмотря на всё ещё тающие в лесу остатки снега, не было никакой обуви. Волки; они не давали забыть о своём происхождении.
Вскоре приблизились обещанный посад и частокол, а затем показались и высокие, добротно срубленные ворота. На этом сходство архитектуры Заснеженья и южных городов закончилось.
Сонаэнь никогда не видела ничего, подобного посаду. Дома, сложенные из брёвен, возвышались над ней на несколько этажей. Из дерева же были мостовые, всё вокруг было, казалось, деревянным, украшенным резьбой или выжиганием. Некоторые дома — терема, как назвал их проводник, — все были в деревянном кружеве.
Сонаэнь проклинала вуаль ровно до той минуты, пока их проводник не поравнялся с её паланкином и не произнёс, ухмыляясь широкой волчьей пастью:
— Ну что, девушка, заглядываешься уже на кого? Смотри, понравишься кому из молодцов, уволочёт да обглодает до самых костей, только и оставит, что вот эту твою тряпочку-намордник, — утрёшься, поди, как любовь закончится…