— Кончено, да, но не должно быть так. Ты думаешь, что тебя не любят, потому что твое лицо делает тебя уродливой, и потому никто не зовет тебя. Ошибаешься. Не шрамы отталкивают людей. По крайней мере, не те, что снаружи. Я был бы рад увидеть твое будущее, но понимаю намек. Надеюсь, ты найдешь там то, что ищешь.
Его стул царапнул плитку пола. Она смогла сдерживать всхлипы, пока входная дверь не хлопнула.
«Это к лучшему, — говорила она себе. — Расставания не бывают красивыми», — они даже не дошли до признания друг другу в любви.
Позже, когда она чистила зубы, она глядела на шторку, закрывающую зеркало в ванной, гадая, был ли Джефф прав. Она сдвинула ткань и заставила себя посмотреть на свое отражение. Половина лица была обычной, смесь скучных коричневых оттенков. Другая была искажена, натянулась в нескольких местах, выпирала розовыми горными грядами в других. Она опустила занавеску. На Марсе не будет зеркал, от которых придется прятаться.
Элси унаследовала красоту в семье: волосы цвета палисандра, глаза как летнее небо, красивый изгиб губ. Как ее сестра выглядела сейчас, после двадцати лет и с двумя детьми? Мысли о ней напомнили Айле об отце, и она представила его на кровати в больнице, задающегося вопросом, переживал ли за него его ребенок.
Она схватила планшет, пока шла в спальню, и посмотрела расписание полетов в Лос-Анджелес. Был вариант вечером следующей пятницы, в ее последний рабочий день. Она забронировала место и перенесла полет в Корпус-Кристи на воскресенье, из ЛА. Одного дня с семьей хватит, потом она отправится на тренировку.
Ее сон был беспокойным той ночью. Ей снилось, что бочки специй вырвались и парили, как пьяные медведи, в трюме «Майского цветка».
Через десять дней Айла вышла из прохладного от кондиционера терминала в теплую ночь Лос-Анджелеса. Выхлопные газы смешивались с запахом морской соли, и это вызвало воспоминания о поездке по берегу в старой машине матери. Она в сотый раз с момента, как села в самолет, задумалась, стоило ли отправляться сюда.
Она выехала на шоссе, тут же попала на дорогу с семью полосами. Она включила автопилот, и машина поползла вперед, миновала магазин костюмов. Ей стало не по себе, она вспомнила дату. Завтра Хэллоуин. Она увлеклась подготовкой к Марсу и впервые в жизни забыла о празднике.
— Блин, — прошептала она панели передач.
Айла вернула контроль над машиной и съехала с шоссе, проехала по красивому участку Санта-Моники и направилась на север вдоль берега. Тут и там праздновали подростки в костюмах. Она открыла окна и впустила ветер океана, свежий и влажный. Ее кудри развевались у ее лица, но ей было все равно, она затерялась в болезненных воспоминаниях, которые подавляла.
Айла в шесть лет отчаянно хотела быть роботом, как и ее лучшие друзья, Эмма и Шейден. Они решили собраться вместе и создать костюмы из картона, насадок для крана и скотча. Им были рады во всех домах, и они ходили по улицам своего района Калабасас и собрали себе много конфет.
Папа Эммы и мама Айлы сопровождали их той ночью, радостно делали фотографии украшенных домов. Фонари сияли желто-оранжевым, и Шейден делал вид, что они были на Марсе, и его сияющая указка была лазером.
Тротуары были людными, и они не могли легко бегать в своих объемных костюмах. Но Айла хотела поиграть, так что она оторвала блестящую наклейку и обмотала ею кончик указательного пальца.
— Пиу! Пиу! — кричала она, направляя палец на Шейдена, а потом на маму. Она рассмеялась и ткнула локтем папу Эммы.
Айла споткнулась обо что-то. Она опустила взгляд и увидела игрушечный пистолет с серебряной рукоятью.
— Осторожно! У меня лазер! — закричала она, схватила его и направила на маму. — Пиу!
Она нажала на курок.
Айла не могла забыть звуки и запахи: ужасный хлопок поверх шума толпы, крики, в том числе и ее, дым, который обжигал ее ноздри, а потом кровь.
Уэст-Хиллз стала другой больницей за двадцать лет, но Айла подавила ту часть мозга, которая хотела сравнить палату, какой она была сейчас, с тем, как было раньше.
— Я пришла к Карлосу Батлеру, — сказала она секретарю.
— Ваше имя?
— Айла Нараян-Батлер.
Секретарь хмуро посмотрела на экран.
— Я не вижу имя в списке. Осталось пять минут до конца времени посещений. Простите, придется подождать до завтра.
Айла подавила вздох.
— Во сколько?
— В девять часов.
Айла вышла на парковку и вставила ключ в аппарат. Пока она ждала машину, она подумывала написать Элизе, но ее спасло прибытие машины. Пустой автомобиль остановился у обочины, и Айла села за руль. Она ехала, не думая о том, куда, двигаясь по улицам, которые смутно помнила, словно сцены на выцветшей пленке фильма.
В первые несколько месяцев после стрельбы Айла так часто бывала в больнице для реконструктивных операций так часто, что едва приходила в сознание. Они сказали ей позже, что затвор на полуавтоматике взорвался, лишив ее половины лица при этом, но она была онемевшей от лекарств. Она потеряла воспоминания о том времени в тумане опиатов. Когда она пришла в себя, она ощутила ярость Элизы в тысяче мелочей — не звала ее играть, отрезала кусочки ее мягких игрушек, «случайно» сбивала ее теперь неуклюжее тело.
Папа почти все время был погружен в свое горе, но когда он смотрел на Айлу, ее пострадавшее лицо и отсутствующую ногу, она ощущала его отвращение. Только ее тетя понимала, что случилось. Полтора года мольбы, и Самсара уговорила папу отпустить ее в Денвер. Он приезжал раз в год, пока мог, но всегда был один, без Элизы.
Айла подавила прошлое, окрестности стали до боли знакомыми. Это была улица, где все это произошло, и это была ее улица. Она повернула машину и медленно проехала мимо своего бывшего дома. Свет горел наверху, но она никого не видела. Серебряный минивэн стоял у дома, и на газоне не было украшений в честь Хэллоуина.
Она остановила машину в тупике и села, дрожа всем телом. Она ощущала боль за детей Элизы, лишенных бабушки и радости Хэллоуина из-за нее.
Горе и вина грозили утопить ее, она глубоко дышала, представляла, как запирала воспоминания в большой тяжелый металлический ящик. Дрожь и эмоции понемногу утихали. Она закрыла глаза и закопала металлический ящик глубоко под землю, чтобы он остался там навеки. Этот дом не был ее домом, как и эта планета. Когда подобие спокойствия вернулось, она открыла навигатор машины и провела ночь в первом отеле в списке.
Наступило утро Хэллоуина. Небо было серым, в тучах. Айла стояла в лобби больницы, смотрела на часы, замерев от нерешительности. Она подняла голову от звука женского голоса и увидела спину брюнетки у стола секретаря. Она не успела решить, хотела ли быть замеченной, Элиза повернулась и увидела ее. Казалось, Элиза не сразу ее узнала, а потом поняла.
Элиза подошла.
— Ты! Невероятная мелкая… что ты тут делаешь? Понимаешь, что это за день?
Щеки Айлы покраснели, и она ссутулилась и кивнула. Она сосредоточилась на узорах ковра под ногами.
— Я пришла к папе, — она напряглась от желания убежать из больницы и никогда не вернуться.
— И ты решила прийти к нему именно сегодня. Эгоистичная, думающая только о себе… — Элиза замолчала, глубоко вдохнула и шумно выдохнула. — Ты никогда не изменишься, да? — она топала ногой. — Полагаю, ты имеешь право его увидеть. Я отведу тебя, но я не добавлю тебя в список посетителей.
Грудь Айлы сдавило. Она сосредоточилась на дыхании, пока шла за Элизой сквозь двери и коридоры. Она попрощается с папой, а когда будет на Марсе, все это не будет важным. Она сможет все это оставить позади.
Элиза открыла дверь и прильнула к стене снаружи, скрестив руки.
— У тебя пятнадцать минут. Правила больницы. Не расстраивай его!
Дверь за Айлой закрылась. Ее папа был подключен к мониторам, которые, к счастью, молчали, но цветные линии двигались на экранах. Палата была для одного, со шкафами из темного дерева, смежным туалетом, хотя, судя по трубкам, присоединенным к телу ее отца, ему эти удобства понадобятся не скоро.
Она села у кровати на стул на колесиках.
— Привет, пап.
Голова отца повернулась к ней, но его глаза были стеклянными.
— Фелиция. Ты тут, — прохрипел он.
Хорошая сторона ее лица была похожа на маму. Она повернулась, чтобы он лучше ее видел.
— Нет, пап. Это я, Айла. Я пришла проведать тебя и кое-что рассказать.
Дрожащая рука ее отца подвинулась на кровати и нашла ее ладонь. Он слабо сжал пальцы, его веки опустились.