Миссис Лью вспомнила, как сидела за закрытыми дверями с лучшей подругой и тем юным поэтом, обсуждала мир с пылом, какой был только у двадцатилетних. Снаружи звенели колокольчики, мимо проезжали ученики на велосипедах.
— Мне нужно было улететь, мам, — сказала Мишель. — Ты не знаешь, как сильно мне нужно было уйти.
Она подумывала упомянуть тех учеников Мишель, дать ей знать, что и у нее были мгновения страсти. Но Мишель, конечно, не спросила. У нее была своя история.
— Это место не было хорошим, мам. Знаю, оно казалось хорошим. Словно я выиграла приз. Но люди там… Я ощущала себя такой маленькой.
— Это был хороший шанс. Тебе повезло получить работу.
— Знаю, — сказала Мишель, ее тон брал слова и опускал, как кирпич. Хватит. Перестань. — Я встретила мужчину, который два года провел в тюрьме. Знаешь, почему?
Миссис Лью догадывалась.
— Он был протестующим студентом. Они поймали его, когда ему было всего девятнадцать. Теперь у него изменился разум, и он все еще не получил полное гражданство. Он не может работать или путешествовать. Он ходит по Китаю, говорит с людьми и играет на флейте.
— Как романтично, — пробормотала миссис Лью. — Вот так жизнь.
— Мам, это не романтично. Это кошмар. Они забрали его жизнь и так и не отдали его личность.
Ее грудь сдавило сильнее. Ей было сложно выдохнуть.
— Следи за языком.
Они вышли на главную улицу, машины выстроились у светофора. Призрак замер с ними, пока они ждали, чтобы перейти. Он смотрел, как духи терзали миску с фруктами, оставленную возле палочек благовоний у магазина. Персики таяли от огня и испарений из ртов призраков. Даже виноградина не поместилась бы в те тонкие шеи над пухлыми животами. Это сводило призраков с ума. Они хотели еды. Но Призрак завидовал им, следующим за светом, чтобы найти подношения от потомков. У него были только эти две женщины, и они не обращали на него внимания.
Он подумал, что эти духи направят его домой, что среди них он найдет знакомое лицо, например, тетю Ду, которое скажет ему, что делать. Но духи забирали дары, а он все еще был запутавшимся. Забытым.
Теперь они вернулись на главную улицу, миссис Лью понимала по внутреннему компасу, куда они шли. Она продолжала с трепетом, в голове были картинки из прошлого. Сладкие сцены, когда она держалась за руки с лучшей подругой, с юным поэтом, они шептали о своих желаниях. Но это не радовало ее. Ветер приносил далекий звон колоколов. Прошлое давило на нее, грозило унести ее.
— Мам? — дочь повернулась к ней. Возмущение пропало, сменилось тревогой. Миссис Лью взяла себя в руки. — Папа звонил перед тем, как ты прилетела. Я удивилась. Он почти никогда не звонит, если только не вы вместе.
Ее муж никогда не ставил семью в свои списки.
— Он переживал за тебя.
Мишель говорила с запинками, скрывала эмоции на лице, продумывая фразу. Миссис Лью узнала свои стратегии.
— Он говорит, у тебя меняется настроение. И ты стала забывчивой. Он хотел, чтобы я приглядывала за тобой, вдруг я что-то замечу. Но я не знаю. Ты хочешь мне что-то рассказать?
Миссис Лью прикусила губу. Ее муж уже сделал ход. Он сыграл ими обеими. Она пыталась злиться или удивляться, но устала. Ее муж уже не мог ее удивить или разочаровать.
— Я в порядке, милая, — сказала она. — Твой отец любит преувеличивать.
Глаза Мишель были серьезными.
— Я вернусь, если нужна тебе. Но я пока не готова.
Миссис Лью задумалась, что Мишель искала, какой была ее работа, и какими были риски.
— Когда ты будешь готова? Что у тебя тут за работа?
— Дело не в этом.
Она ждала, что дочь продолжит, но та молчала. Миссис Лью узнала замкнутость лица и позы, но она не могла догадаться, какой была причина. Мишель была уже вне ее досягаемости.
Призрак заметил вдали что-то родное. Он ощущал это, а не видел, облако разочарования, бесцельное влечение. Они приближались к большим зданиям, и сотни призраков парили в воздухе. Он касался других, надеялся кого-то узнать.
Миссис Лью закончила свои поиски в этом городе. Когда она была тут в 1996, она стучала в двери и говорила со школьными секретарями, записывала адреса и телефоны. Она носила с собой фотографии Вэн. Она проехала на поезде три часа в маленькую деревню в Шаньдун, сочиняя всю поездку истории для Мишель, чтобы она не жаловалась на жару, шум, голод. Они прибыли к заброшенному городу в руинах.
— Тут кто-то сражался? — спросила Мишель, ее глаза расширились от вида перевернутых столов и сломанных стульев. Миссис Лью перестала искать. Ее лучшая подруга пропала. Юный поэт, который когда-то нежно целовал ее, исчез. Но он всегда будет сжимать ее жизнь, будет выдохом на стекле.
Призрак видел спектральные массы, отражающиеся в лобовых стеклах проезжающих машин, и он был среди них. Они были фрагментами, как свет, неясными, как тень, но они были яркими. Он ощущал в себе искру их электричества.
На другой стороне шоссе миссис Лью видела улыбающегося Мао с портрета над большим пустым двором площади Тяньаньмэнь, тихой и заброшенной.
Открытая площадь кипела бледными и встревоженными духами, и это манило Призрака. Он слышал их вопли, ощущал их запах. Их пульс окутал его полностью. Вместе они были безымянными. Они были нечетким сознанием. Они могли быть громкими. Они могли преследовать вечно. Никто не старался отправить их дальше, и у них не было границ.
Миссис Лью стояла перед холодным открытым пространством. Той весной все ученики собрались в этом месте, маршировали и скандировали, заполняли воздух пылкими речами. Там были и она, ее лучшая подруга и тот юный поэт. Они собирались создавать перемены, улучшить систему образования, изменить будущее. И посреди мая она села на самолет, чтобы отправиться в Калифорнию к мужчине, с которым была помолвлена, которого встречала только два раза. Звон колоколов вдали утих, и ужасные сцены хлынули в ее голову. Окровавленные лица, павшие тела, скрытые дымом от выстрелов. Она не знала, видела ли эти сцены раньше, но они ощущались знакомо, как воспоминания.
— Я не выбирала уйти, — сказала она.
— Что ты сказала?
В одну ночь все пропало. Солнце встало над трупами, которые не считали, не называли. Их было просто убрать, стереть. Было просто забыть.
— Мы должны дать им имена.
— Кому? — молодая женщина подошла к ней, опустила ладонь на ее плечо. Она была такой милой, такой знакомой, но уголки ее ртов были напряженными. В ее глазах сиял страх.
— Вэн? — миссис Лью сжала ее ладонь. — Это ты?
Девушка опешила, словно ее ударили по лицу.
Миссис Лью прищурилась.
— Кто ты?
— Мам. Это я. Мишель.
Да. Да, это была ее дочь, ведь ее жизнь продолжалась. Она села на самолет.
— Прости, — сказала она.
— Ты в порядке?
— Да. В порядке. Не нужно так переживать.
— Ты напугала меня.
— Я просто устала.
— Мы можем поехать домой на такси.
— Хорошая идея.
Она позволила дочери взять ее за руку и увести. Ей нужно было уйти, закрыть глаза на миг.
Призрак за ней замерцал, стал освобожденным и сильным.
Кэлвин Д. Джим
«Рука Розы»
Роза Ишикава сидела на деревянной скамье в вестибюле Объединенной церкви Японии. Ее левая ладонь сжимала урну с прахом матери. Она ощущала вес холодного серого камня в складках ее платья с узором в цветочек.
Друзья папы медленно уходили из церкви. Их приглушенные голоса, пропитанные сочувствием, угасали за стуком теплого ванкуверского дождя. Папа скоро захочет домой. Она крепче сжала урну.
— Мисс Роза?
Она подняла голову. Доктор Самуэль Т. Траск снял шляпу механической правой рукой. Маленькие шестеренки щелкали. Он опустился на колени перед ней. В воздухе висели тихие голоса «хакуджин», «белый человек». И он пришел с юной японкой.
— Я сожалею о вашей потере, мисс Роза, — сказал он. — Ваша мать не страдала, уверяю.
«Конечно, страдала. Я была там».
— Роды вперед ногами, было поздно. Я ничего не мог сделать.
Роза смотрела на серую урну. Он был бы красивым мальчиком. Сыном. Папа говорил об этом неделями перед смертью мамы. Он хотел мальчика, сына, чтобы он сохранил фамилию. Рожденный в 1928, в год дракона, он принес бы много удачи. Мама много раз говорила Розе не слушать эти разговоры.