Боль порождала боль. Каким был антидот для этого? Я был близок с Кайро. Мой старший брат Берн был отстранен, в тени отца. Он тоже боролся, и лазер попал ему между глаз.
Голос Кайро всплывал с каждым уколом иглы под моей кожей.
Он сказал:
— Беги, Щенок!
Его прозвище для меня. Потому что я был ребенком.
Как-то посреди создания татуировки я вздрогнул от боли. От хориши. Кровь потекла по коже, портя линию, которую она рисовала. Я заставил ее начать новую картинку. Я видел ее в образовательных файлах корабля, когда читал о древней цивилизации из страны, которую я никогда не видел.
Я сказал ей сделать татуировку египетского анха на моем сердце, и она не возражала.
Возраст не имел значения в космосе, особенно на корабле. Может, я стал взрослым, хронологически мне было двадцать. Но в зеркале я видел другую историю, с картинками, которые не сочетались. Все еще подросток в глазах окружающих. Мое лицо напоминало лица, которые всплывали во тьме, во сне, в приятные моменты с наркотиками в моем теле. Мы все принимали их, хоть и не очень много, но иначе в этом мире не жили.
Мой третий мир. Один был моим сердцем, второй был моей броней, а третий был моим оружием. Два мира защищали первый.
Я сблизился с мальчиком по имени Сухан. Он был чуть мягче других парней, может, потому что был зависимым от стевии. Он улыбался, даже когда вокруг него творился кошмар, выглядел как святой в муках религиозного прозрения. Как-то раз покупатель попыталась обмануть нас, и Сухану было почти жаль ее. Он заставил ее повернуться к стене туннеля станции, где мы проводили сделку, его голос был таким мягким:
— Просто закрой глаза, детка, и больно не будет, — он ударил ее пистолетом, добавил пару ударов ногой, а потом украл с ее тела то, что мог — старое кольцо из платины, ее точки данных. — Мадам Льюн не любит жестокость, — сказал он. Все еще улыбаясь.
На пути между сделками двигатели корабля гудели как улей пчел вокруг нас. Сухан вытянулся на моей койке, пускал в потолок кольца дыма. Я пытался читать, но слова переворачивались и сливались, как тараканы, убегающие от света. Ничто не имело смысла. Может, это было из-за наркотиков, но кошмаров в последнее время было много, и от этого моя концентрация страдала.
Посреди слов Сухана он сказал:
— …Азаркон…
Мой засыпающий разум прояснился. Со своего места за столом, где я вытянул ноги, сжимая планшет, я сказал:
— Что?
— Что? — повторил он, уголок его рта приподнялся, словно звал мой взгляд. Его глаза были туманными от дыма и блуждающих мыслей, которые он спустил с поводка.
— Ты сказал кое-что. Имя.
— Эм…
— Азаркон? — мое имя. Мой первый мир. Конечно, он не знал.
— Ты разве не читаешь? Ты постоянно смотришь в планшет, — он тряхнул ладонью, дым от его сигареты из стевии рассекал воздух. — Капитан Кайро Азаркон. Бульдог Земли в глубоком космосе.
Я думал, что закончил собирать миры. Я думал, что мадам Льюн привязала меня к своему до конца моих дней, как одного из ее солдат, ее мальчиков, из ее преступной группы людей, верных только себе. Кому нужно было что-то еще?
Но четвертый мир рухнул на меня и пошатнулся в следующий миг, меня душила моя броня.
— Капитан Кайро Азаркон, — сказал я, словно звал дьявола.
Мой брат жил.
Когда капитан Кахта нашла меня, других не было? Она не видела Кайро? Или пираты, которые напали на нашу колонию, забрали выжившего члена моей семьи и оставили только мертвых или почти мертвых ко времени, когда прибыл «Шатомарго».
Спросить было не у кого.
Я стал искать сведения. Я откапывал и сохранял всевозможные упоминания, замечания о моем воскрешенном старшем брате. Я стал азарконологом, дважды лишенным этой фамилии, но я оглядывался на брата с осуждением. Я осуждал себя и того, кто бросил меня.
Я хотел судить. Я нашел плохие фотографии красивого мужчины в отчетах о храбрости и беспощадном истреблении пришельцев. Он избегал камер, так что четкие фотографии с ним были только у тех, у кого был доступ к его военным записям или обычной жизни. Но этого хватало, чтобы увидеть сходство. Темные глаза и темные волосы. Высокие. Прямая спина, которая не прогибалась ни для кого. Он был юной грозой пришельцев. Он сделал себе имя пилота-бойца, но теперь управлял космическим кораблем «Македон». Я видел комментарии, что он был опасным, и он был как знаменитость. Война в глубоком космосе создавала героев.
Мой уголок галактики не кланялся героям. Мне не было дела до войны.
Он недавно стал отцом. Капитан Кайро Азаркон был женат и с сыном.
Я был дядей.
Что означала кровь?
Я хотел ненавидеть его. Он искал меня? Он не мог меня найти? Во всей галактике его военные навыки не могли привести его к младшему брату? Кто сказал ему, что я умер, и почему он поверил? Почему он не продолжал поиски, пока не найдет осязаемое доказательство моей смерти?
Мы уже не были детьми. Может, после стольких лет мой брат тоже предпочел забыть.
На станции Басквенал-19 я встртил женщину в баре и уединился с ней в логове. После секса она сказала мне, что вела расследование как журналист, и она искала мой корабль. Она сказала это, куря сигарету перед моим лицом. Я был не удивлен. Почему-то после секса с незнакомкой слова казались ожидаемыми.
— Думаешь, мой корабль пиратский? Это не так. Пиратом быть неинтересно.
— Нет, — сказала она. Она дала мне только свое имя, Мэбел. Ее волосы были длинными, серебристыми, но лицо было юным. Может, из-за средств, мешающих старению. Ее возраст понять было невозможно. — Нет, — повторила она. — Не пират, но нанимают на работу туда необычным способом.
— Да? — я забрал у нее сигарету и затянулся. Я видел, что она пыталась прочесть мои глаза, но мне много раз говорили, что я был «стойким», и мой взгляд был как стена, люди не могли прочесть его. И я смотрел, как она слова за слово строила башню, чтобы заглянуть за стену.
— Я нашла запись там, где обсуждают торговлю детьми.
Она прищурилась, словно это должно было что-то означать. Когда она ничего не получила, она продолжила:
— Они скрыли это, конечно. Выглядит как тема, где люди просто обсуждают своих детей. Получают советы. Устраивают встречи на разных станциях. Но там есть кодовые слова. Фотографии и кодовые слова. Эти люди знают, что ищут, и как просить об этом.
— Зачем ты говоришь мне это? Хочешь, чтобы я шпионил для тебя?
— Нет… Пэрис, твое имя было там, — она посмотрела на мой бейджик.
— Пэрис? Многих детей так зовет, — но мне стало не по себе.
— Разве твоя фамилия не Рахамон?
Я не говорил ей этого. Такое не говорили той, с кем просто переспали. И, может, она смогла все-таки прочесть мои глаза.
Моя фамилия была не Рахамон. Я напоминал себе каждый раз это, когда слышал ее.
Она сказала:
— Я узнала твое имя и лицо. Твоя фотография была там. Ты был мальчиком, но сходство очевидно, — она слезла с кровати и прошла к своей одежде, валяющейся на полу от нашей спешки. Ее тело было безупречным, но, наверное, его улучшили, хотя я не заметил этого при сексе. Теперь она склонилась, чтобы вытащить что-то из кармана куртки, и я захотел уйти.
Но я не мог слезть с кровати. Покинуть комнату. Свою кожу. Она вернулась, скользнула в кровать ко мне с планшетом в руке. Она провела по нему пальцами, и вскоре появились строки и картинка.
Моя фотография. Ребенка. Я знал свое лицо, хоть оно казалось чужим. Было сложно принимать его, но не удавалось забыть.
Я отвел взгляд, не дал себе прочесть строки возле фотографии. Сигарета горела между моих пальцев, я еще затянулся.
— Энергичный и любознательный мальчик, — прочла она. Было очевидно, что она читала, а не выдумывала. — Умный, требует много внимания и сострадания. У него тяжелая история, но он милый, способен любить. Семья без детей подойдет.
— Прекрати.
— Они пишут эти посты, словно они рекламируют продажу питомцев.
— Я сказал: прекрати.
Я слез с кровати, бросил сигарету в урну, схватил свою одежду.
— Меня законно усыновили. Я не знаю, что ты ищешь.
— Усыновила «Императрица драконов»?
Нет. Мы оба знали это.
Я не ответил. Я обулся, схватил свой пистолет со стола и оставил ее в логове.
Все мои миры сталкивались.
Мэбел нашла меня в баре, я выпил уже четыре стакана. Сухан тоже был там, пьяный и принявший дозу.
— Эй, мама, — сказал он. Несколько моих братьев с «Императрицы» танцевали под музыку в центре площадки.