Нира? Она с недоумением перечитала записку. Конечно, записка не имела в виду ее. Ее назвали в честь прабабушки? Это было обычное имя в Джаякарте. Возможно, это было просто совпадение. Ей было нужно больше информации. Она собиралась продолжить охоту, когда знакомая тяжелая поступь за дверью предупредила ее о присутствии Дану Памана. С колотящимся сердцем она сунула оба клочка бумаги в карман.
Но дядя в магазин не вошел. Он пошел прямо наверх, в свою спальню. Весь вечер он был угрюм и не смотрел на нее. Это было удачей, потому что иначе он наверняка заметил бы, насколько она нервничает.
Повезло, ведь иначе он заметил бы, как она нервничала.
У Ниры не было возможности искать новые записи прадеда в течение следующих нескольких дней. На третью ночь она проснулась от голоса внизу. Один голос был повышен; другой голос, приглушенный, звучал с мольбой.
Она встала настороженно. Кто-то был с ее дядей. Раньше такого не было. Она выскользнула из кровати и пошла к лестнице.
Голоса стали громче. Определенно спор. Нира колебалась всего секунду, прежде чем на цыпочках спуститься по лестнице. В худшем случае, если ее дядя обнаружит, что она подслушивает, он отругает ее и прогонит.
Внизу лестницы был узкий коридор, который вел прямо к входной двери. Слева была еще одна дверь, ведущая в магазин. Эта дверь была приоткрыта, и Нира отчетливо слышала голоса.
— Она — дочь моей сестры. Пожалуйста.
— Нужно было подумать об этом до того, как предлагать ее. Подавите ее перед доставкой, или я продам ее по частям.
Мурашки побежали по коже Ниры. Они говорили о ней.
— Я отплачу, обещаю, — прозвучал тонкий голос ее дяди.
— Чем? — незнакомец звучал презрительно. — Ты потерял целую партия криптовалюты. Я великодушен, ты это знаешь. Я оставлю тебе это место и твою шкуру.
— Прошу, дайте еще немного времени.
— Я даю время до завтрашней ночи, чтобы сотворить чудо, а потом я спущу на тебя своих гончих. Ты знаешь, где меня найти.
Ботинки прошли к двери. Нира попятилась и полезла вверх по лестнице. Дверь распахнулась, и из нее вышел мужчина в сопровождении ее дяди, все еще умоляющего дать ему время.
Нира подбежала к своему матрацу и проскользнула под одеяло, ее зубы стучали. Она с трудом могла поверить в то, что только что услышала. Возможно, она в чем-то ошибалась. Ее дядя точно не собирался продавать ее «по частям», да? И что этот человек имел в виду, «подавить ее»? Что ж, она определенно не собиралась задерживаться, чтобы узнать. Как только дядя заснет, она убежит. Она поедет на рассвете на автобусе обратно в Коти. Она возьмет с собой шлем; Дану Паман и не поймет, что его нет.
Когда шаги дяди заскрипели по лестнице, она напряглась и зажмурилась. Но вместо того, чтобы пойти в спальню, шаги пришли к ней. Она молилась, чтобы он ушел, чтобы он заснул, громко храпя, как всегда.
Вместо этого Дану Паман склонился над ней, тяжело дыша, от него воняло уксусом и потом.
— Ты не спишь, да? — прошептал он. — Я видел тебя на лестнице.
«О, нет».
Она встала. Но ее дядя сжал ее руку и подавил ее.
— Мне очень-очень жаль, — сказал Дану Паман. — Обещаю, боли не будет, моя милая девочка.
Ее рука онемела. Разум затуманился. К ее ужасу, Дану Паман опустил на нее свое тело. Нира пыталась закричать, сопротивляться, но не могла пошевелить ни одним мускулом. Он просунул руку ей под юбку, и слезы гнева и унижения потекли из ее глаз.
То, что последовало за этим, было слишком болезненно для нее, чтобы потом вспоминать. В какой-то момент она потеряла сознание, от вещества или от того, что он делал, она не знала точно.
Она проснулась одна в темноте. Луна пропала, и небо за кухонным окном было усыпано звездами. Она обнаружила, что может двигаться; приподнялась на одной руке. Дану Паман солгал. Она чувствовала боль, острую как бритва, и кровь, стекающую по ее ногам.
Она осторожно поднялась на ноги. Она прошла, хромая, в ванную, и ее вырвало в унитаз. Затем она встала, прополоскала рот и умылась. Она надела чистое нижнее белье и красное хлопковое платье. Она расчесала волосы и собрала их в хвост.
Теперь она была готова. Ее мать никогда не заметит разницы. Нира смотрела на себя в зеркало и заставила себя не плакать. Время слез прошло. Какое бы вещество он ни дал ей, этого было недостаточно, и за эту ошибку он должен был поплатиться. Теперь в ее голове не было ни капли тумана. Фактически, разум был яснее, чем когда-либо. Она чувствовала, что может понять все: трагедию жизни своей матери, ее собственную цель, конец ее дяди.
Нира прошла на кухню и вооружилась ножом — большим ножом для мяса, которым она обрабатывала свиную ногу, которую так любил ее дядя. Затем она на цыпочках прошла в спальню своего дяди. Дверь была приоткрыта; она проскользнула внутрь.
Он лежал посреди королевской кровати, его огромный живот поднимался и опускался. Как уродливая морская корова, которую они однажды нашли на пляже. После этого они пировали ею несколько дней.
Нира прошла к кровати и, все еще охваченная той ужасной ясностью, воткнула нож в живот дяди. Он проснулся с кряхтением и попытался схватить ее. Она попятилась, сердце колотилось.
— Сука! — его лицо исказилось, и он рухнул. Затем его ладони сомкнулись вокруг рукояти, вытащили нож. Кровь оставила темное пятно на его рубашке. Из его рта донесся тонкий ноющий звук.
Нира повернулась и побежала, ее мгновение ясности прошло. Что она натворила? Ее накажут, если она не сможет каким-то образом сбежать.
Оставалось только одно место; разве она не знала это с самого начала, когда она впервые увидела его силуэт на фоне сумеречного неба?
Небо просветлело до розового, и люди уже работали, устанавливая свои прилавки на рыночной площади. Нира прокладывала себе путь между ними к докам внизу, холод был в глубине ее живота. Возможно, она собиралась умереть, но это будет быстрая смерть. Она старалась не думать о своей матери. Она сжимала старый шлем летчика, успокаиваясь его гладкой массой. Это было единственное, чем она забрала перед тем, как сбежать.
«Сумадру, я иду к тебе».
Любое проникновение на мост было уголовным преступлением. Тех, кто проскользнул и выдержал первые несколько шагов, всегда ловили и наказывали. Наблюдатели были вооружены; ей придется пройти мимо них.
Она вспомнила юношу, который сидел рядом с ней в автобусе до Джаякарты. Как его звали? Ади.
Она почувствовала запах доков прежде, чем увидела их. Воздух был насыщен соленым рыбным запахом. В гавани кипела жизнь; люди загружали и разгружали ящики, и длинные, извилистые очереди пассажиров ждали, чтобы сесть на пригородные паромы. Мост Сумадру возвышался перед ней, доминируя над сценой.
Доступ к мосту находился в самом дальнем конце, в безлюдной части доков. Нира добралась до массивных башен из черного дерева, но ее остановили забором из колючей проволоки и предупредительным знаком: «Только уполномоченный персонал». Она обогнула забор, пока не добралась до будки службы безопасности рядом с воротами.
Небритое лицо выглянуло из окна и окинуло ее взглядом.
— Чего надо? — осведомился страж.
— Я — сестра Ади из Мариапелли, — сказала Нира. — Можете отвести меня к нему?
— Его сестра? Тогда идем.
Охранник отпер ворота, и она вошла с колотящимся сердцем в груди. Вблизи мост был прекрасен, и она понимала поклонников моста. Кабели гудели на ветру, а башни блестели на солнце. Это было похоже на что-то из другого мира. Кто мог сказать, что он не был живым, что он не мог чувствовать мысли и желания ничтожных людей, ушедших в его тень?
Ей было интересно, сообщил ли о ней ее дядя, не разыскивала ли ее полиция.
Они достигли бараков у подножия лестницы, ведущей на мост. Охранник сказал ей подождать там, пока он позовет Ади.
Мгновение спустя появился Ади с замешательством. Увидев ее, он нахмурился.
— Что за…? — начал он, но Нира перебила, боясь, что другие его услышат.
— Я сидела рядом с тобой в автобусе в Джаякарту, — прошептала она. — Ты сказал прийти к мосту и попросить тебя, если понадобится помощь.