В центре, насколько я мог разглядеть, пирамидками стояли луки, рядом лежали тощие мешки из грубой ткани. Даже с виду она была лучшего качества, чем моя нынешняя одежда. С другого края пряталась приличных размеров палатка. Купол поднимался метра на три и крепился к веткам деревьев, нависавших над нами. У входа стояли двое и лениво переговаривались.
Лагерь опять зажил прежней жизнью, ничем не выделяясь на фоне лесного многоголосья, мерного скрипа беседующих с ветром деревьев и перекрикивания пернатых обитателей. Пройдешь мимо и не заметишь. Я бы точно не заметил.
Меня сразу посадили отдельно. Хотя я вроде бы сам упал у первого попавшегося костра, но никому не пришло в голову составить компанию. Естественно, кому охота сидеть с чужаком. За мной не следили, но когда паренек, пробегая мимо, попытался налить мне добавки, его сурово окликнули, и он испуганно проскочил мимо. Второй порции мне не досталось, и мяса в миске я не нашёл, хотя, приглядевшись, заметил, что другим положили изрядно. Что это? Заведомая несправедливость или чей-то непонятный для меня умысел? Впрочем, прислушавшись к животу, я оказался далек от мысли потребовать себе прибавку, желудок явно отвык от обычной пищи, да и от жизни впроголодь ему пришлось так ужаться в размерах, что теперь, спустя минут десять, мне показалось, что я проглотил слона, а ещё через двадцать этот слон проснулся и принялся выбираться оттуда. Мне пришлось весьма постараться, чтобы его успокоить.
На воде между тем экономить не стали, и парень принес деревянную чашу, до краев наполненную водой, холодной настолько, что ныли зубы. Мы точно в Средневековье? Я как-то слышал, что в те времена пили только вино. Впрочем, от воды я и не подумал отказываться: жажда и голод – вот мои друзья последнее время.
Я пил маленькими глоточками, наслаждаясь, впитывая прохладу всеми клеточками своего тела. Скорее всего, неподалеку есть ключ, иначе откуда она такая холодная?
Эта чаша показалась мне даром богов. Казалось, я не пробовал ничего вкуснее целую вечность, а источник в шахтах, отдающий железом и серой одновременно, теперь вспоминался с брезгливостью и отвращением. Но человек, как оказалось, может привыкнуть и не к такому.
Утолив голод и жажду, я так и остался рядом с костром. Вряд ли кому-то понравится, когда незнакомый человек бродит по лагерю и всюду сует свой нос. Да и с моего места мне был открыт практически каждый угол, так что любопытство можно удовлетворить и отсюда: наблюдать за людьми мне не запрещали, и я вовсю воспользовался этой возможностью.
Довольно долго я напрасно крутил головой, пока, наконец, не откинулся полог шатра и на свет не вышли Храст и тот, второй. Переглянувшись, они направились прямо ко мне. Интересно, зачем я им понадобился и как они собираются объяснять, что им от меня надо. И с какой стати я решил, что кто-то будет что-то мне объяснять? Никто не расскажет тумбочке, что ее привезут домой и будут хранить в ней сахар. Кроме того, Храст наверняка упомянул о моем небогатом словарном запасе. Да Эллочка-людоедка по сравнению со мной профессор филологии и оратор в одном флаконе!
Первым шёл тот самый дядька с мечом, на вид лет тридцати пяти – сорока. Правая рука на рукояти меча, из чего я сделал вывод, что оружие для него, скорее, предмет одежды или телефон: большинство из нас без телефона, как без штанов, если забыл взять с собой – жизнь кончилась, именно сегодня пропустим звонок президента или наш лотерейный билет отдадут другому.
Они шли не торопясь, по пути перебрасываясь словами. Храсту из-за своего роста приходилось мелко перебирать ногами, но он даже не думал обгонять собеседника, шел за ним так, будто боялся упустить хоть слово. Весь его облик кричал о почтительности, что, в свою очередь, свидетельствовало о немалом авторитете человека, за которым он следовал.
Я, не стесняясь, его разглядывал. Кто это, очередной Робин Гуд местной закваски? Или реальный мужик с большой буквы? То, что я видел сейчас, говорило даже о некоторой опаске, с которой к нему относились. На ум вдруг пришло невольное сравнение с телохранителем отца, Серсанычем.
Когда мы впервые друг друга увидели, Серсаныч уже давно разменял пятый десяток и вот-вот должен был отпраздновать юбилей. Полста лет – это словно рубеж, для кого-то дорога в горку, когда сил тащить все меньше, когда начинаешь осознавать, что лучшая половина уже миновала, а кому-то время меняет лишь цифры в календаре, сохраняя облик человека нетронутым – лишний десяток рисует черточки на лице, но не сгибает фигуру, не клонит к земле, а сил ещё столько, что можно подковы гнуть. Серсаныч как раз из таких, грузный, тяжелый секач, если сравнивать с кем-нибудь из животных. Нетороплив, медлителен, смотрит из-под полуприкрытых глаз, но это все напускное. Я видел, как он работает – не дай бог встать у него на пути.