В один из таких моментов, когда день для меня перепутался с ночью, а небыль с реальностью, за металлической стеной, ставшей для меня символом моего заточения, возникли легкие шаги, к ним присоединилось шарканье ног тюремщика, которое я уже безошибочно различал в оглушающей тишине. Ого! Что-то новенькое?! Я стремительно выпутался из сетей своих грез, поднял голову и принялся вслушиваться в новые для меня звуки.
Загремел, заскрежетал замок, я от неожиданности вскочил на ноги: неужели срок моего пребывания закончился?! Я знал, что я здесь ненадолго, потому что не зря же отец Тук был так озабочен, когда я рассказывал ему об изувеченных телах людей и эльфов. Теперь настало время узнать о том поподробнее.
Дверь отчаянно заскрипела и первое, что мне бросилось в глаза, – свет факелов, от которого я успел совершенно отвыкнуть. Чтобы не ослепнуть, мне пришлось прикрыться руками, так что даже число гостей осталось для меня загадкой.
– Отец Тук? – позвал я. – Отец Тук, вы здесь?
Ответом мне было несколько нестройных смешков, а затем кто-то буркнул:
– Что он здесь такого не видел? – голос грубый и незнакомый. – Давайте не тяните, вам что нравится эта вонь? Заканчивайте побыстрее!
Я оторопел: заканчивать с чем они собирались?!
В камеру ввалилось ещё несколько человек: я услышал их торопливые и резкие шаги. Затем цепкие и сильные пальцы схватили меня за руки, отодрав их от лица, но по-прежнему я не мог открыть глаз, чувствуя, что прошло слишком мало времени, и к свету они не привыкли.
– Эй, что вы делаете?! – услышал я свой возмущённый вопль.
– Заткни ему рот, – недовольно бросили рядом, и практически сразу мне в лицо ткнули чем-то мокрым и грубым. Я попробовал сопротивляться, но заработал лишь удар в живот и проклятия с двух сторон. – Будешь себя плохо вести, нам придётся заняться тобой чуть раньше, чем будет необходимо, – прошипели мне в ухо, и я вынужден был признать, что им удалось меня напугать.
Мне воткнули кляп, кто-то держал за руки, несмотря на прибавившееся освещение, я начал приоткрывать глаза: пока передо мной плавали разноцветные пятна, да покатились слезы, как будто надышался резаным луком.
Где-то рядом загремело железо, звук приближался, не предвещая ничего хорошего.
– Куда бить? – осведомился неприятный утробный голос, на что я отчаянно закрутил головой и сжался, предчувствуя скорую развязку.
– Да как обычно, чего ты, как маленький?
– А чего я-то?! – возмутился голос. – В прошлый только нога была.
– Так-то в прошлый, а сейчас бей как обычно.
Я наконец стал различать детали: сквозь слезы проступили силуэты пяти человек, меня держали двое, еще один расхаживал по камере, тогда как оставшиеся копались внизу. Что они там делают, не было видно, спиной одного из них загораживался весь вид.
Тот, что стоял передо мной, обратил внимание, что я приоткрыл глаза, по широкому, плоскому лицу прокатилась усмешка.
– Не шуми, – сказал он и похлопал меня по плечу.
Снизу опять послышался металлический звук, и я разглядел, что звенела длинная ржавая цепь с зажимами по концам. Двое людей, сидя на корточках, закончили приготовления, и я увидел, что они подтаскивают к моим ногам металлическую коробку с ручками, пышущую жаром, как переносной камин. Мне задрали штанину, приладили к ноге колодку и положили ее на плоскую металлическую площадку сверху коробки. Один из двоих сунул что-то в раскаленные угли, затем зацепил красного червяка металлическими щипцами и поднес к кандалам. А дальше я испытал самую страшную боль, которую когда-либо чувствовал за свою жизнь.
– Че ты ему ногу-то палишь? – врезал подзатыльник один другому. – Он так до господина Крысы и не доживет.
Сквозь боль и слезы я слушал этот обстоятельный разговор и мне хотелось выть не только от боли, когда на кожу падали капли раскаленного металла, но и от безысходности. А я-то боялся, что обо мне забудут, и я так и сгнию здесь или сойду с ума (что более вероятно) в этой темнице. Как бы не так, вот обо мне вспомнили, да так, что я уже сто раз пожалел о своих мыслях.
Очнулся я опять в темноте, но на этот раз скованный по рукам и ногам. Помимо ожогов, которые до сих пор приносили нестерпимую боль, цепь не позволяла мне даже опуститься на пол, так что, вконец измотанный, я повис на своих кандалах, будто сказочный злодей, пойманный богатырем и закованный в кандалы в назидание другим.
Палачи знали, что делали. В таком положении невозможно заснуть: через какое-то время руки и ноги начинают стремительно затекать, немея и теряя чувствительность. Приходилось менять позу, подолгу стоять, посылая проклятия на головы тех, кто посадил меня на цепь, как бешеную собаку.