Но денег мы лишились уже в полдень, а в одиннадцать утра у нас у обоих было превосходное настроение. Оррик, как я уже говорил, совершенно оттаял, и к сапожнику мы ввалились, весело насвистывая каждый своё. У меня почему-то застряла песня из старого кинофильма, а Оррик бурчал под нос что-то вроде «мой меч – твоя голова с плеч». В общем, мы подготовились к походу по магазинам и были во всеоружии.
Мастер Трий, издалека напоминающий палочника, такой же тощий, длинный и нескладный, явно поначалу мою идею не оценил. Ну ещё бы, только на одну пару должно уйти столько же материала, сколько на десять обычных ботинок. А ещё подметка! Но, посидев-подумав, решил, что ему самому интересно, что из всего этого получится. В конце концов, клиент платит.
И сейчас, едва попав в небольшое помещение, резко пахнущее клеем, заваленное обрезками кожи, грубо выструганными моделями ступней, нитками, банками с самим клеем и ещё бог знает чем, я слегка растерялся. Как здесь вообще можно чем-то заниматься и что-то найти? Даже дышать было сложно, настолько едкий запах клея витал в воздухе, что, казалось, начинали склеиваться веки.
Оррик ввалился в помещение как к себе домой, и, оглядевшись по-хозяйски, сбросил кучу тряпья с табуретки при входе и со скучающим видом опустил на нее свой зад. Бардак в лавке его ничуть не смущал, а запах тем более.
На явно невежливое поведение инквизитора хозяин не обратил внимания или просто не подал виду. Значит, здесь это в порядке вещей?
– Как идут дела? – поинтересовался я, выискивая взглядом ещё одно место, где можно было приземлиться. Но Оррик, похоже, занял единственное место для посетителей.
– Сынок, – проскрипел мастер, – мне уже почти пятьдесят. Какие у меня могут быть дела? – он бросил быстрый взгляд за мою спину. – У меня золотых нет, и вообще я лишнего медяка зря не беру.
До меня враз дошло, что старик просто боится, что, начав с трактирщика, мы им не ограничимся. А зачем ещё со мной таскается инквизитор?
– Мастер Трий, я здесь исключительно из-за своего заказа, – я поднял руки в успокаивающем жесте. – И в мыслях не было вас в чем-то обвинять.
Над мастером распухал уродливый грязно-белый гриб. Что это? Страх? Облако подрагивало, словно растаявший холодец, и постоянно меняло очертания. Смотреть на него было мерзко. Старик боялся, стараясь не подавать виду.
Так с ним каши не сваришь – сапожник испытывал очень сильные чувства по отношению ко мне, но, возможно, если убрать первопричину, его реакция поменяется.
– Оррик, – сказал я, – а не мог бы ты немного погулять?
– Чего? – инквизитор посмотрел на меня с видимым удивлением. – Что значит погулять?
– Ну то и значит, – я подосадовал на его непонятливость. – Пивка там попей, барашка съешь, а я тебя потом догоню.
Поймёт или нет? Ну не буду же я прямым текстом его выгонять? Только слепой не увидит, как сапожник трясётся от одного его вида.
Догадался!
– Денег дай, – буркнул он, поднимаясь. – Мне до получки ещё две недели, а то, что ты мне дал утром, – инквизитор вздохнул, видимо, вспоминая, как Харальд обобрал нас обоих, – уже кончилось.
Пришлось раскошелиться.
– Только не задерживайся, – Оррик потряс зажатой в кулаке мелочью, – этого на долго не хватит.
И здесь рэкет и вымогательство. А я-то надеялся, что среди тех, кто блюдет чистоту помыслов, не принято обчищать карманы ближнего.
Когда за Орриком закрылась дверь, я почувствовал, как изменилась атмосфера в лавке. Из мастера Трия словно вынули стержень, и он мешком повалился на прилавок. Значит, меня с инквизицией пока не отождествляли. То ли играло роль отсутствие одежды, то ли мой облик, то ли возраст – в любом случае теперь можно будет поговорить без обильного потоотделения и дрожи в коленях.
– Мастер Трий, – я потряс старика за плечо, – вы там живы?
Минуту мне никто не отвечал, затем из-за прилавка возникло бледное лицо сапожника.
– Зачем ты пришёл? – голос старика все ещё дрожал. Он по-прежнему не верил, что я пришёл по своему делу.
Мне пришлось ещё минут пять успокаивать старика и убеждать в том, что я действительно по поводу заказа. Отвратительный белый неосязаемый нарост над его головой сначала потускнел, а потом начал менять форму и наливаться жёлтым и оранжевым цветами. Во-первых, ему стало немного стыдно своих чувств, а, во-вторых, он надеялся, что я его не обманываю.