— Вы что, психиатр?
— Как-то бывал. Художники, знаешь, народ нервный. Я был инженером по личностному сохранению.
— Интересная профессия.
Но он не закусил наживку.
— Так вот, ты маленькая, доверчивая девочка, которая не может не то без отца, не то без брата. Такая трогательная героиня, сжавшая кулачки и решившая идти до конца, однако ничего толком не умеющая и оттого бесполезная. Зато ты хорошо выполняешь приказы, благодаря чувству личной ответственности. Ты добрая, но слишком сентиментальная, окончательно потеряла связь с реальностью пару лет назад.
— Очень впечатляет, — сказала я. — И про брата вы тоже угадали.
В Ясоне было нечто мальчишеское. Он, казалось, очень радовался каждому своему слову, радовался точным попаданиям и цепко изучал выражение моего лица. Мне не было обидно, в конце концов, он не говорил неправды.
— Брат-брат-брат. Он не мертв, так?
— Так.
— Но и не жив. Он внутри у одной из тварей. У твоего хозяина.
Последнее слово Ясон выплюнул с настоящей ненавистью, и она отличалась от его обычной злобы, как ядерный взрыв от пузырьков в газировке. Улыбка Ясона засверкала ярче, словно ненависть давала ему заряд.
— Это хорошо, — сказал Ясон. — У нас как раз есть теория.
— Теория? — спросила я. — Мне не нужна теория.
— Тебе нужно хоть что-то, так? Сама ты не справишься. Доверься мне, и у тебя будет шанс. Или ты пришла сюда... ну, знаешь, поглядеть, как живут люди. Так себе они живут.
— Не дави-ка на нее, — сказал Орест.
— Это терапевтическое воздействие.
Ясон махнул рукой, а затем сказал:
— Ладно. Я не так выразился. У нас для тебя есть теория получше других.
Он улыбнулся радостно, предвкушающе. Он не мог обходиться без улыбки, как те женщины, что не могут выйти из дома без помады. И у него в запасе было столько же оттенков улыбок, сколько разноцветных тюбиков на туалетных столиках у отъявленных модниц.
— Теорию похуже вы как-то предложили Одиссею.
Ясон не выказал ни удивления, ни раскаяния. Тогда я подумала: он — психопат, по-своему совершенный, но и ужасный тоже.
— Я пытался ему помочь. У Одиссея было две проблемы. Он опоздал и заигрался. С тобой ведь такого не случится?
— Я не буду никого убивать.
— У тебя другая ситуация, детка. Тебе не нужно убивать. Тебе нужно сделать твоего брата не-живым.
— Королем? — спросила я.
Вдруг Ясон совершенно изменился, циничная комичность исчезла, он мгновенно поправил корону, и мне показалось, что за спиной у нас не шелестят бумагами рыцари-клерки, а ветер перебирает зеленые листья дубов, и шумит морем вереск. Вместо мыла пахнуло дикими цветами и холодным металлом. Я очутилась в книжке о рыцарях, которые в детстве любил Орфей, и Ясон сидел передо мной в сверкающих латах, с золотым мечом и прекрасными глазами героя. Где-то далеко-далеко, в мире нашего детства, было и золотое озеро и сверкающий белизной замок, и все это теперь принадлежало Ясону. Его волосы тоже показались мне золотыми. А кто был в замке? Не-живой король.
И тогда все стало темным с проседью инея, место золота заняло серебро, и уже не вереском пахло, а полынью. Я мотнула головой, и все исчезло. Передо мной сидел Ясон, и в руках у него был не меч, но маркер. Я засмеялась.
Ясон сказал:
— Что? Что, черт возьми, смешного?
Он забавно раздражался. Орест тоже засмеялся.
— Если вы не будете воспринимать меня всерьез, никакой революции не выйдет.
Но мы воспринимали. Несмотря на все его клоунские повадки, мечи и армию клерков, мы видели в нем кого-то, кто может сделать мир хоть чуточку другим.
Ясон сказал:
— Подкожный жемчуг. Держу пари, у вас ходят о нем легенды.
Ясон запустил руку мне под воротник и вытащил ожерелье. Свет, переливающийся в нем, казался почти живым. Какая глупая мысль, он ведь и был жизнью.
— Ты переоцениваешь наше любопытство, — сказал Орест. Но легкой иронии для того, чтобы остановить Ясона, было явно недостаточно.
— Это не просто метка, которую ставят на вас хозяева. Это монеты жизни.
— Мы с Полиником думали, что подкожный жемчуг не менее важен, чем все эти сложные системы очистки воды и воздуха.
— Кто такой этот чертов Полиник?
Я улыбнулась.
— А вы, раз все лучше знаете, этого сказать не можете?
Казалось, Ясон мной доволен.
— Так вот, — продолжил он. — Подкожный жемчуг — это атомы тепла, которое приберегла для нас наша планетка. Это то, что они забирают у нас.
Я не могла вытерпеть ни его самодовольного тона, ни нерасторопной речи.
— Подкожный жемчуг поддерживает жизнь тех, кто внутри. Спящих!
На этот раз Ясон взглянул на меня не как на милое животное. Я почувствовала себя очень важной.
— Хорошо, девочка. Что ты еще знаешь?
В ответ я покачала головой, решив, что не стоит пускаться в пространный рассказ о том, как наши с Полиником плодотворные размышления прервала Ио, которую мы приняли за призрака.
— То-то же. Главного-то вы не знаете.
Мы с Орестом слушали его внимательно, как дети. Я вдруг испытала праздничное чувство — сейчас он скажет такое, что все перевернет.
— Спят они тоже благодаря подкожному жемчугу. Он вшит в них. Одиссей, не к ночи он будет помянут, нашел в своей Пенелопе (хотя я не уверен, что ее звали именно так) именно жемчуг, он видел, как его женщина исторгала из себя эту жизнь. Множество почерневших жемчужинок. Она была изгнана из рая.
Мертворожденная. Есть холодная, мертвая утроба, и рождение из нее означает смерть.
— Так значит, Орфея нельзя вернуть? — спросила я, тут же качая головой, словно даже в вопрос этот не до конца верила.
— Можно. Просто не так. Если твой хозяин его отпустит, Орфей погибнет. Он способен существовать только благодаря подкожному жемчугу внутри него. Видела бы ты, во что превратилась любимая Одиссея.
— Не думаю, что это хорошая тема для разговора, — сказал Орест.
— А ты у нас эстет?
Я часто фантазировала, в том числе и о страшных вещах, но сейчас представление получилось слишком реалистичным. Я видела девушку, сквозь кожу которой пробивались черные жемчужины. Словно вскрывшиеся гнойники или личинки, разрывающие плоть. Стало душно и немного затошнило.
Подкожным жемчугом наполнен и Орфей. Наверняка, Сто Одиннадцатый запустил в него множество жемчужин, когда проник в его нервную систему. Любой, кого когда-либо заимствовала тварь, мог быть заражен, но Орфей состоял из ужаса.
— Так вот, — сказал Ясон. — Повернитесь-ка ко мне и слушайте дальше. Мои люди собирают информацию со всего мира, и у нас достаточно сведений. Многие пожертвовали жизнью ради них, так что имейте уважение.
Я понимала, о чем он. Это была не просто информация. Ради нее люди экспериментировали над собой, теряли статус, возможность творить, даже жизнь.
— В больших количествах жемчуг вводит в стазис, усыпляет живое существо. Но теоретически он может поддерживать мертвое. Это эссенция жизни, понимаете?
В глазах Ясона было что-то от блеска подкожного жемчуга, я опять ощутила приступ тошноты. Все эти подробности были такими жуткими. Я снова и снова представляла, как жемчужины прорывают плоть, и мне захотелось снять свое ожерелье. Каким все это было чужим — хуже ножа и пистолета, хуже любой болезни. Холод из открытого космоса.
Как странно, жизнь, содержавшаяся в нашей земле и во всех ее обитателях, становилась чуждой и невыразимо страшной. Мне чудились пульсирующие щупальца, пускающие в мышцы и органы эту переработанную в камень жизнь. Ясон не мешал мне. Он смотрел на меня и улыбался.