Домой он пришел поздно, уже пели вторые петухи. Бесшумно разделся, лег рядом с крепко спавшим Васей, но долго не мог заснуть. Все вспоминал о Леле, о ее горячих, сильных руках, которые весь вечер держал в своих ладонях.
И еще вспоминал, как провожал ее, жила она возле самого леса, и долго стоял с нею у ее дома, все никак не хотел уходить и, томясь, боязливо и в то же время настойчиво обнимал Ленины плечи, а она смеялась, отворачивала от него лицо, и волосы ее, растрепавшиеся и жесткие, щекотали губы.
Утром, когда он вышел во двор, Елена Васильевна стояла на крыльце, словно поджидала его.
Он поздоровался с ней. Она спросила:
— Выспался?
— Все нормально.
Глаза ее сощурились, будто она хотела получше разглядеть его.
— Не то ты задумал…
— Что значит — не то?
— А так вот. Баба пустяковая, легкая, не по тебе.
Он даже рассердился. Чего это она суется не в свое дело, но заставил себя произнести мягко:
— Не надо так говорить…
— Почему не надо? Знаю, что говорю, — непримиримо сказала она. — Тебе шлюхи не в масть.
Он ничего не ответил, повернулся, вышел за калитку, а она все стояла на крыльце и смотрела ему вслед, и лицо у нее было неуступчивое, мрачное.
Спустя два дня он с Васей уехал обратно в Москву. Через неделю уехала вслед за ним в Москву и Леля, забрав свою маленькую дочку, которую звала Ветой, чаще — Веткой, а полное имя ее было Виолетта.
К праздникам они расписались. Свадьбу Борис решил не устраивать. Как-то неудобно вроде, ведь только весной схоронил жену…
Леля не спорила с ним.
— Как знаешь…
Она вообще оказалась сговорчивой, он думал, что она куда ершистей.
Характер у нее был покладистый, она сумела подойти к Васе, расположить его к себе.
Вася сказал отцу:
— Я тебя, папа, понимаю.
— Что понимаешь?
— Все понимаю. Она неплохая.
Вася вдруг разом, за один год возмужал, вырос И говорил теперь совсем как взрослый, на равных… Потом добавил:
— Только я ее мамой звать не буду.
Зато Ветка с первых же дней называла Бориса папой. Была она кругленькая, крепкая, с коричневыми волосами и карими, ореховыми глазами.
Борис смотрел, как Вася идет с нею по двору, насмешливо сузив глаза, слушает, что она говорит, и думал, вот и сбылась его мечта. Завелась в семье маленькая дочка, которую все, как оно и положено, любят и балуют.
Леля рассказала Борису: в РТС приехал из Москвы слесарь-механик. Два месяца гулял с ней, потом уехал, не написал ни строчки, хотя и сулился вызвать ее к себе.
Когда Ветке исполнилось три года, Леля собралась, поехала в Москву, отыскала его, но он холодно встретил ее, сразу же отрезал:
— Что было, то было, и больше об этом не надо.
Леля показала ему фотографию Ветки, рассказала, как Ветка всем кругом хвастает:
— Мой папа в космос летает…
Но он даже не улыбнулся, дал Леле восемь рублей, чтобы купила гостинцев дочке, а у себя не оставил и приехать повидаться не обещал.
— Забудь о нем, — сказал Борис. — Забудь, как не было его вовсе.
— Стараюсь, — сказала Леля.
Борис решил удочерить Ветку, дать ей свою фамилию и отчество.
— Хорошо бы квартиру сменить, чтобы никто никогда не сказал ей, что ее настоящий отец…
Леля возразила:
— А что в том такого, если узнает? Не тот отец, кто ребенка заделал, а тот, кто воспитал, на ноги поставил. Пусть знает, какой ты есть!
Леля умела радоваться всему, самой малости, сразу чувствовалось, что не была раньше избалована вниманием и заботой.
И потому ему хотелось радовать ее, чем угодно: отрезом на платье ее любимою брусничного цвета, купленным в кредит, нарядной косынкой, домашними польскими туфлями, за которыми выстоял долгую очередь в «Ванде», теплыми рейтузами для Ветки.
Он решил показать ей Москву так, как следует, чтобы навсегда запомнила, какая она, Москва.
Заехал за ней и Веткой, посадил в машину.
— Поехали.
— Куда?
— Еще сам не знаю. Попадаются такие пассажиры, вези, говорят, шеф, куда хочешь…
И вез Лелю с Веткой, куда хотел. В Сокольники, на Ленинские горы, в Измайлово и вместе с Лелей дивился красивым московским улицам, словно сам впервые их видел.
Как-то в выходной поехал с нею и с Веткой на аэровокзал, что на Ленинградском проспекте.
Леля крепко держала Ветку за руку, оглушенная непривычной суетой и шумом.
— До чего здесь много людей, — сказала она. — И все куда-то едут, всем куда-то надо…
А люди и в самом деле все шли да шли с чемоданами, велосипедами, детскими колясками, радиоприемниками, которые сдавали в багаж.