Она посмотрела на пылавшее от мороза и еще не забытого гнева лицо продавщицы, спросила:
— Меняться хочешь?
— Как — меняться?
— А так, комнатами. У меня комната неплохая, чуть поменьше твоей, зато тебе рядом, я ведь здесь неподалеку живу…
Продавщица покосилась на нее, сомневаясь, в своем ли уме старуха. Но Пастухова сохраняла серьезность, ни одна смешинка не блеснула в строгих ее глазах.
А тут еще вмешался продавец капусты.
— О чем думаешь? — спросил он. — Если поменяешься, через весь город мотаться не будешь…
— Я, в общем, согласна, — сказала продавщица. — Почему бы и нет? Ну, а тебе-то зачем меняться?
— А уж это мое дело, — важно ответила Пастухова. — Тебя как зовут-то? Машей? А меня Полина Саввишна. Будем знакомы.
— Уж познакомились, — засмеялась Маша, обладавшая неподдельным чувством юмора.
Так и случилось, что на следующий же день Пастухова поехала на свою родную Шаболовку смотреть комнату продавщицы Маши.
А еще спустя неделю они уже начали совместную работу: добывать нужные документы для взаимного обмена жилплощади.
Комната в доме пятнадцать ничем особо завидным не отличалась, самая обычная, двенадцать метров без малого, квартира тоже населенная, и отопление печное.
Но тайное желание давно уже владело Пастуховой — перебраться на Шаболовку, улицу своей юности, дожить там остаток лет. И вдруг вот так вот нежданно-негаданно этому ее желанию суждено было сбыться.
И она уже благословляла в душе все вместе — очередь за яичками, которые так скоро кончились, дерзкую продавщицу Машу и свой крутой нрав, не дающий никому спуска…
На этот раз она не изменила своего решения, и день в день, как и было договорено, переехала на Шаболовку, в дом номер пятнадцать, а продавщица Маша, с двумя детьми пяти и семи лет, переехала к ней.
Жильцы новой квартиры, по словам Маши, были все люди положительные, солидные, кроме разве Платона Петровича, мозолиста из Центральных бань.
Маша честно призналась, что Платон Петрович, случается, зашибает, но втихаря, никого не беспокоя, так что ни разу ни в одном вытрезвителе даже не побывал.
— Втихаря, — это другое дело, — разрешила Пастухова. — Со всяким бывает…
Маша не солгала. Новые соседи в общем-то оказались людьми вежливыми, спокойными. Правда, с Платоном Петровичем на первых же порах у Пастуховой произошло столкновение: небольшое, негромкое, но все-таки…
Пастухова поставила на кухне свой стол, накрыла его клеенкой, расставила на полочке, над столом, свои кастрюли и сковородки.
В эту самую минуту на кухню вошел маленький, сухощавый мужчина, лысый, со сморщенным, обезьяньим личиком, явно выпивши.
— С прибытием, — несколько громче, чем следовало бы, сказал он.
Пастухова догадалась, это и есть тот самый Платон Петрович.
— Спасибо, — холодно ответила она.
— Ваш столик рядом с моим, — продолжал Платон Петрович.
— Ну и что с того? — спросила Пастухова.
Он не ответил, оглядел ее, сощурив глаза.
— С праздником вас, — неожиданно произнес он.
Пастухова опешила. С каким это таким праздником?
А он, значительно помолчав, поклонился ей:
— С праздником, дорогая моя!
— Никакая я вам не дорогая, — отрезала Пастухова, но он не обратил никакого внимания на ее тон.
— С праздником потому, что в ваши годы — каждый день праздник!
Пастухова не на шутку разозлилась — страсть как не любила решительно никаких намеков на свой возраст. Хотела было отчитать его так, как полагается, но передумала. Не стоит заводить долгую свару в первый же день.
Молча отвернулась от него, пошла к себе в комнату, а Платон Петрович весело кричал ей вслед:
— С праздником, дорогая вы моя, с великим праздником!
«Плевать на него, — решила Пастухова. — Должно, чокнутый или перехватил лишку…»
И, чтобы окончательно успокоиться, стала прибивать к стене картинки-репродукции, которые однажды в получку накупила в киоске музея.
На следующее утро Пастухова отправилась в булочную.
Булочная помещалась все там же, на углу, в двухэтажном, красного цвета особнячке.
Купив полбуханки заварного и булку, Пастухова направилась домой. Она нарочно сделала крюк, чтобы пройти мимо Настиного дома.
Самой от себя не хотелось таиться, она желала этой встречи. Потому и замедлила шаги.
Все казалось сейчас, в эту самую минуту встретится ей рослая, белокожая Настя.
Но Насти не было видно, и Пастухова, заскучав, поспешила домой. Надо было повесить на окно занавеску, вымыть пол, расставить в буфете посуду и сварить какой-никакой обед.