Энди немного постоял у запертой двери. Удостоверившись, что Вульф Гарс ушел, он взял масляную лампу и оправился проверить больного. Судя по его ровному дыханию, тот спал, повернувшись лицом к стене. Тогда Энди сменил лампу на восковую свечу, которой запасся накануне, когда покупал хлеб в пекарне. Затем тихо прокрался в комнату, в которой или за которой просто обязана была находиться потайная дверь на улицу. Он и на окно повесил плотную штору, которая была обязана не пропускать малейшие отблески света из окна и не давать даже легчайшему сквозняку колыхать тонкий фитилек свечи.
Энди прошелся по периметру комнаты со свечой — везде фитилек горел ровно, без нервных подергиваний и потрескиваний. Он поставил свечку там, где, по его мнению, должна была находиться дверь, а сам уселся на пол у противоположной стены, чтобы его дыхание не помешало заметить, что появилось легкое дуновение ветерка. Кинжалы, на всякий случай, он положил рядом с собой, чтобы ненароком не запутаться в складках широкой юбки. Энди предполагал, что сегодня они ему не понадобятся, — с человеком такого роста, который может пролезть в предполагаемую дверь, он справился бы и без оружия.
И принялся ждать… Ему казалось, что таинственный визитер просто обязан пожаловать, ведь он не появлялся уже пару ночей. Пора…
Чтобы не уснуть, такое было в его практике не впервой, он поначалу про себя читал стихи, которые помнил по памяти, а потом принялся сочинять сказки. Будь он писателем, а не ловцом всякой нечисти, его сочинений хватило бы на целую книгу.
Свеча догорела почти полностью, и Энди собрался уже заменить ее на другую, но тут фитилек колыхнулся и погас. Хантер замер, сжался в пружину, как зверь, приготовившийся к прыжку, но с места не стронулся, опасаясь неосторожным скрипом половиц спугнуть свою добычу. И свечи он специально купил восковые, самые тонкие и дорогие, а не сальные, чтобы, прогорев, они не оставляли после себя постороннего запаха. Глаза почти ничего не могли рассмотреть в наступившей темноте — Энди весь обратился в слух.
Сначала раздалось едва слышное шуршание у стены, напротив которой сидел Энди, и где совсем недавно горела свеча, а затем приоткрылся в деревянном полу люк. Как он об этом не подумал, ища дверь в стене? Впрочем, он и не нашел бы лаз без посторонней помощи, хоть тысячу раз прошарил бы по полу — деревянные половицы неплотно были подогнаны друг другу, а вскрывать каждую в большом доме не стал бы. Да и мысль эта ему в голову не приходила, что проход может быть не в стене, а в полу.
Энди одним прыжком оказался рядом с проникшим в дом существом и схватил его в охапку, стараясь заткнуть рукой рот, чтобы тот ненароком не огласил окрестности от испуга и неожиданности своим диким визгом. Он выволок сопротивлявшегося человечишку на кухню, продолжая прижимать к себе одной рукой, второй же быстро зажег масляную лампу.
Горбун, точнее маленькая худенькая горбунья.
— Ты кто? — спросил Энди, усаживая непрошенного визитера на стул и удерживая его на всякий случай обеими руками. Мало ли какие ходы есть еще в доме, ведь горбунья появлялась и исчезала почти бесследно.
— Это ты кто? — фыркнула недовольно та. Казалось, что она совершенно не боится Энди.
— Посланник бургомистра, — не стал лгать Хантер. Да и зачем?
— То-то я смотрю, что ты на мою племянницу мало похож.
— Племянницу? — удивился Энди. — Но у отца Дезире был только дядька, — сказал он не очень уверенно.
— Так уж сложилось, — вздохнула горбунья, — что о моем существовании знали только матушка, ведунья, что ее и меня от смерти спасла, когда зверь чуть не загрыз ее, да батюшка, старый граф. От того, что я такой уродилась, он заболел и слег. Считал, что это виновато проклятие, рок, что над его родом висело. А снять его могло только рождение красавицы-дочки. Он и матушку выбрал в качестве любовницы, уж больна та была красива. Хотел жениться на ней — не дали, не знатного рода была. Хукс Беннетт — не родной мой брат, а лишь единоутробный. Он не был сыном старого графа, как многие считали.
— А про проклятие можно поподробнее? — попросил Энди. Про господина Беннетта и его семью он порасспросит потом, да и зачем та в дом лазила, тоже поинтересуется.
— Проклятие обыкновенное, как любое подобное. В графских летописях прописано. — продолжила рассказывать горбунья. — За измену прокляла одна из графинь своего мужа-графа, любвеобильны были мои предки — много их незаконнорожденных дочерей и сыновей тут по окрестным деревням проживало. Она сама же ни разу не понесла даже от своего супруга, в те же летописи занесено, то ли бесплодна была графиня, то ли граф не прикасался к ее телу. История умалчивает. Говорят однако, что безобразна была она. Может, поэтому граф-красавец и не хотел появления некрасивых наследников. Мол, проклинаю тебя и все такое прочее. «И даже красавица-супруга этому помочь не сможет, а только красавица-дочь», — сказала она перед тем, как уйти в лес и сгинуть навсегда. Только стали в роду графском рождаться уродцы и убогие один за одним.
— А как же наследники? — не утерпев, перебил рассказчицу Энди. Насколько ему было известно, все мужчины в графском роду были вполне себе приятными внешне.
Та кивнула и продолжила:
— И прежде чем зачать сына-наследника, каждый граф должен был дожидаться рождения красавицы-дочки, чтобы снять проклятье.
Наверное, так случилось бы и в тот раз. Если бы не горб и болезненная худоба, то сестра Хукса Беннетта была бы писаной красавицей. Энди с нескрываемым любопытством рассматривал горбунью.
— А у графа, вашего отца, сыновья были? — спросил он.
— Нет, не случилось. После моего рождения граф заболел, слег и умер, я уже говорила.
— А кто стал наследником? Новым графом? — не унимался Хантер.
— Его двоюродный брат, — пожала плечами горбунья.
— Чаю хотите? — неожиданно предложил Энди. — И мы с вами так и не познакомились. Энди Хантер.
— Калей Беннетт, — вздохнула горбунья в ответ.
— Беннетт?.. — вопросительно протянул Хантер. — Супруг вашей матери дал вам свою фамилию?
— А куда ему было деваться? — усмехнулась Калей. — Никто бы все равно не поверил, что такая уродка могла уродиться у графа и его жены, писаной красавицы. Сам же он был пусть не страшен, но и не красив, как граф.
— А в дом зачем приходишь? — спросил Энди наливая чай и ставя на стол булочки, оставшиеся от обеда. Ему почему-то казалось, что Калей непременно должна быть голодна. Не зря такая худая.
— Брата проверить, да невестке покушать собрать, — пожала она плечами. Мол, что за странный вопрос.
— А сиделок его зачем пугала? Едва становилось темно, Филомель ни за что не хотела оставаться в доме рядом с больным.
— Да какой Хукс больной? — махнула рукой Калей. — Больше притворяется. Нет, он не встает, — ответила она на вопросительный взгляд Энди. — И почти не говорит. Конечно, все это ужасно. Тела девочек были сильно обезображены, что уж говорить. Их мать от горя чуть рассудка не лишилась…
— Но не лишилась?.. — прищурился Энди.
— Нет…
Калей отломила кусочек булочки, положила его в рот и запила глотком ароматного чая на травах. Движения ее не были суетливы, она не сглатывала слюну, не стремилась быстро набить свою утробу, скорее наслаждалась вкуснейшей выпечкой.
Нет, она не голодна, решил Энди. Голодные так себя не ведут, даже если будут изо всех сил показывать, что им не хочется есть.
— А сиделок, спрашиваешь, зачем пугала? — вздохнула Калей. — Материно сокровище они искали. И соседка тоже. Я и в лесу вместо невестки завывала, чтобы не искали ее. Мол, живая, хожу, брожу, по деточкам плачу.
— Но ведь искали все равно, — нахмурился Энди, вспомнив, что рассказала ему Филомель, когда принесла мед в туеске.
— Нет, не искали, — упрямо повторила Калей. — Ведунье и мне это стало бы известно. Старая бабка не только знахарка, но и немного колдунья. Отцу Филомель жена брата тоже была нужна лишь для одного.