- Чего вы рот открыли? - Уильямс фыркнул с неожиданным весельем. - Я, что, ребёнком не был?
Не был. Кажется, сразу родился высоким, суховатым мужчиной в костюме. Даром, что сейчас одет не по-деловому: в джинсы, водолазку и пальто; всё равно вид до того официозный, что в уме всего две ассоциации - жених и покойник. Во вторую картину отлично вписывается мелово-бледный цвет лица и восковеющие пальцы.
- Идём, - толкнув дверь, шеф шагнул в полутьму и поморщился от запаха. - Фу, какая гадость!
В глазах потемнело от ударившего в нос запаха нестиранного белья и фекалий. В комнате, соединяющей булочную с жилыми помещениями, воняло невыносимо. Везде клочья ободранных обоев, везде сумасшедшие рисунки, нарисованные не то бордовым, не то коричневым - в слабом свете зажигалки не разобрать. На полу углём нарисованы кривые буквы, складывающиеся в ругательства и бесконечное «они видят». И прямо у входа, раскинув руки, лежит скелет в истлевшей одежде. Знакомая картина. Настолько, что хочется, как и в детстве, спрятаться под стол и никогда не вылезать. Он насмотрелся на безумие в детстве. Больше видеть не желал. Сам бы наверняка ушёл, но Уильямс, зажав нос, решительно двинулся вперёд, вглубь заброшенной квартирки.
- Интересно, как давно умер тот несчастный? - шеф озвучил его мысли, кивком приказав запереть дверь. - Полагаю, до того, как окончательно легализовали эвтаназию. Вряд ли кто-то стал бы терпел... это.
Лесли промолчал. Что он мог сказать? Что знает, каково это, испытывая мучительный стыд, продлевать мучения когда-то близкого человека? Что знает, каково это: пытаться найти решение, понимая, что эгоизм - сохранять жизнь тому, кто ничего не сознает; что эгоизм - обрекать на смерть того, кто мучает и себя и родных?
- Вы ничего не знаете о людях, - только и швырнул, придвигая к двери шкафчик с пустыми полками.
Уильямс не ответил, но в его зрачках зажегся огонёк любопытства. Переступив через скелет, он прошёл вперёд и впервые за долгое время не высмеял, не фыркнул бесцеремонно, а задумался. Очнулся от размышлений лишь тогда, когда двери в служебное помещение вылетела, и преследователи подбежали к двери в квартирку.
- Готов спорить, Сара выставила с другой стороны людей, - в голосе не промелькнуло и тени тревоги, шеф явно не опасался за свою жизнь и, как и в особняке, получал какое-то противоестественное удовольствие от происходящего. От этого воскресало то странное ощущение. Ощущение нереальности. Словно он попал в игру, где невозможно ни умереть, ни покалечиться. Болезненный удар привёл в себя. - Подумаете о смысле жизни потом. Пока же, пожалуйста, проверьте второй этаж. Поскольку до сих пор вы умом не отличались, сразу скажу, не вздумайте высовываться или близко подходить к окну. Приблизьтесь к нему на четвереньках и осторожно посмотрите одним глазком. Если на улице есть хоть одна машина или хоть один человек, возвращайтесь.
- А вы?
Уильямс улыбнулся краешками губ.
- Буду делать то, что делаете обычно вы. Изображать вешалку, - не давая опомниться, он подскочил к двери и прижался к ней спиной. - Вперёд. Эта дверь не такая стойкая, как кажется, долго не продержится.
- Может, лучше вы? - идти наверх категорически не хотелось. Чудилось что-то плохое в царящем вокруг молчании, прерываемом бешеным стуком в дверь, и вонь сводила с ума. Пахло хуже, чем на чердаке, и от этого запечатанные где-то глубоко воспоминания всплывали один за другим. Будто рыболовный крючок вошёл в мозг, и кто-то тянет его наружу, выуживая события, как опытный рыболов. - Я же обязательно напортачу.
- Не сомневаюсь, - зрачки шефа чуть сузились и снова расширились, напоминая затвор фотоаппарата. Улыбнёшься, сделаешь что-то не так, и они тут же зафиксируют, запечатлеют в памяти на века. - Но физически я сильнее и выше, мне будет тяжелее незаметно добраться до окна. Вы же маленький и юркий. Справитесь.
Легко сказать. Но он не возразил и, выдохнув, ступил на первую ступенька. Та тоскливо вздохнула под его ногой, но выдержала - лестница, несмотря на то, что квартира давно запустела, не прогнила. В глаза сразу бросились многочисленные фотопортреты, висящие вдоль перил, и внутри что-то нехорошо сжалась: точно так же и в его доме висели портреты. И где теперь тот дом? Где вообще все их дома? Извержение ластиком стерло половину города, глупо думать о прошлом - нужно идти, забыв обо всём, кроме ответственного задания.
Одна из фотографий казалась очень знакомой.