Пощёчину он не столько почувствовал, сколько услышал. Моргнул, не осознавая, что происходит, а затем медленно повернулся. Они стояли на террасе, и на заднем плане, плюясь искрами, горела булочная. Странно, но он совсем не помнил, как они выбрались - минутное оцепенение, напавшее на него, полностью ещё не прошло. Словно кто-то повернул тумблер, выключая мозг, как надоевшую игрушку. Пощёчина не помогла - напряжение, подкармливаемое болезнью и стрессом, не отпустило. Но силой воли разнуздавшиеся эмоции удалось взять под контроль, и, вздохнув, он неожиданно спокойно извинился и поправил галстук. Цепляясь за память о том, как делал это на работе - ощущая себя винтиком в механизме. Это ощущение не оскорбляло. Наоборот, давало цель, которую в обычной жизни пришлось бы искать самому, вешая на себя ярлыки. Красить волосы в кислотный цвет, слушать бьющие по барабанным перепонкам песни, читать комиксы, играть в игры... Не ради удовольствия, небо упаси. Ради того, чтобы быть частью чего-то большего: гиком, книжным червём, борцом за права белых китов.
В обычной жизни он должен был искать цель сам.
В этой - ему принесли её на тарелочке.
- До Извержения я любил стратегии, - он и сам не знал, зачем произнёс это, но молчать после вспышки не мог: чем дольше длилось молчание, тем большей становилась пропасть между реальностью и его отстранёнными мыслями. - А ещё, знаете, ходил в кино на фильмы о космосе и монстрах. И где я теперь?
- Во вселенной, где нет места космосу, зато полно монстров, - Уильямс достал из кармана початую пачку сигарет и махнул рукой, как бы перечёркивая то, что сказал. - Забудьте, звучит убого и высокопарно. Лучше подумаем о насущных проблемах. Например... - он кашлянул от дыма и повернулся в сторону, где всё ещё маячила белая машина. - Сюда скоро приедут пожарные машины. Лучше бы вам придумать причину, по которой мы очутились тут. Потому что у меня, откровенно говоря, нет идей. Как-то раньше не приходилось сжигать булочные и изображать Джеймса Бонда, - он двумя пальцами вынул сигарету, но не зажёг её, просто прикусил. - Что самое печальное, нам всё же придётся выслушать старушку Сару. Возможно, мне не стоило удирать от неё, но... Честное слово, я предпочту смерть минуте разговора с ней. Это ужасная женщина, Лоусон.
- Но если вы думаете, что она собиралась убить вас, зачем выслушивать её?
- Наивный вы человек, - Уильямс ухмыльнулся, но на этот раз незлобиво. - В те игры, в которые вас втянули, так и играют. Если Сара и впрямь желает со мной разделаться, она ни за что не сделает это в городе. Это грозит проблемами и ей, и моей семье, и даже вам. Тем более, она не сделает этого в своём доме. Поэтому у нас нет ни одной причины убегать от неё. Кроме, - он отряхнул пальто от чёрной пыли, - кроме моего желания не сталкиваться с ней ещё лет сто. Это человек с незаурядной волей, Лоусон. И что гораздо хуже, с природным магнетизмом. Сара зомбирует людей одним своим словам, а мы собираемся прийти к ней домой. Что может пойти не так? - он снова ухмыльнулся и щёлкнул зажигалкой. - К счастью, на меня её штучки не действуют.
- А на меня подействуют?
- Боже, Лоусон, - шеф расхохотался. - Да вас лампа может очаровать! Разумеется, Сара переманит вас на свою сторону, выставив меня поедающим младенцев монстром. Но мне это и нужно. Будете чем-то вроде...
- Двойного агента?
- Вы пересмотрели шпионских фильмов, - Уильямс фыркнул, глядя на пожар с каким-то странным удовольствием. - Но да, это точное определение. За мной, если я соглашусь на диалог, будут неустанно следить, но вы... Вы - другое дело. Вы Сару заинтересовали. Не обманывайтесь, впрочем, насчёт своей важности. Эта женщина пойдёт на всё, чтобы получить то, что ей нужно. А нужен ей, к сожалению, я. Рад бы знать зачем, но это вопрос второстепенной важности, - на фоне горящего здания шеф смотрелся нелепо и почти карикатурно. - Первостепенная же... - вдалеке раздался многоголосый вопль сирен, и мысли опять превратились в мозаику.
Тогда сирены тоже выли. Так же громко и пронзительно. Он сидел возле двери и, как преданная собака, ждал возвращения отца. Но тот не возвращался. Сладковатый запах разложения щекотал ноздри, перед глазами стояло синюшное лицо, а взрослые всё никак не торопились вскрывать неподатливую дверь. И он сидел возле неё, давясь слезами, и пытался вытащить из себя хоть слово в ответ на настойчивые крики полицейских.