— «Хорошо», — ответил Хоффман, изо всех сил постаравшись не выдать, каким же болезненным для него стало это решение. Отряд “Дельта” был его правой рукой. — «Я подыщу добровольцев для гарнизона в Анвегаде».
— «А ещё я и в самом деле считаю, что нам стоит отдать Мирану судно “Тимгад” и позволить его переименовать. Как ты и сказал, ему точно понадобится такой корабль, если он решит осесть в Бранаску».
— «Ну, это тебе решать, так как ты за главного будешь, как только мы с якоря снимемся. Или как вы, моряки, это там называете?»
— «Я бы предпочёл, чтобы гораснийцы выжили и были готовы помочь нам в случае чего, нежели зуб на нас точили. Мир теперь держится лишь на доверии между отдельными людьми, а не на сводах правил и международных соглашениях».
— «Ты не против, если я систему наведения “Молота” оставлю себе? Я знаю, что ей уже кранты, но мне будет куда спокойнее, если она будет храниться у меня, и ни одна мразь не сможет отобрать её и против нас же самих потом использовать».
— «Да, пожалуйста».
— «Чёрт, может вся эта управленческая херня и впрямь проще, чем я предполагал».
Майклсон всегда выделялся своим умом, был прирождённым политиком, и наконец-то настало его время взять бразды правления в свои руки. Хоффману тоже придётся постоять у руля, но это уже будет где-то далеко отсюда. Светящиеся могли появиться где угодно, так что не существовало таких мест, куда они не прорвались бы. Но полковник понимал, что сможет защитить Кузнецкие Врата от других угроз, например, от тысяч “бродяг”, которые до сих пор кочевали по материку.
“Как там Берни обычно говорит? «Не оборачивайся»”.
— «Надеюсь получать от вас оперативные сводки по текущей ситуации как минимум раз в неделю», — сказал Хоффман, решив, что, если он прямо сейчас с этим всем не покончит, то непременно расплачется. А виной всему, несомненно, была старческая сентиментальность. Вся его жизнь состояла из внезапных грубых разрывов привычного уклада, но ни разу они не вызывали у него подобных эмоций. — «Неужели я подвёл всех, Квентин? Может, я и правда всё проебал, понаделав кучу глупостей?»
— «Ну, несмотря на все беды, мы всё ещё живы, так что я бы сказал, что ты всегда выбирал верный вариант», — ответил Майклсон. — «Чёрт, как же я буду скучать по тебе, старый ты дуралей. Ты мне теперь просто обязан помочь прикончить те запасы рома, прежде чем мы покинем остров».
— «Даже не сомневайся», — усмехнулся Хоффман. Дождавшись, пока шаги Майклсона стихнут на нижнем этаже, полковник сделал несколько глубоких вздохов, прежде чем выдвинуться в боевой информационный центр. По пути туда он услышал шум, как будто кто-то уже принялся из здания мебель выносить, стуча ножками шкафов и столов по полу. Зайдя в комнату, Хоффман обнаружил там одного лишь Матьесона, но тот уже не сидел на своём кресле-каталке, а ходил. Несколько минут полковник просто не мог оторвать глаз от этого зрелища. Он и понятия не имел, что Бэрд настолько преуспел в своей задумке.
— «Ну, что скажете, сэр?» — опираясь на костыли, Матьесон с лязгом прошагал по дощатому полу и плюхнулся в кресло. — «Разве не чудо?»
Он снова мог ходить. Со стороны, конечно, было видно, что он от боли уже замертво упасть готов, но всё же с грехом пополам мог ходить.
— «Сынок, должно быть, боль просто дикая?» — спросил Хоффман.
— «Ещё какая», — поморщился Матьесон. — «Никому бы такой боли испытать не пожелал. Но я ведь снова ходить могу, так ведь? Бэрд и его гораснийские друзья и в самом деле сумели меня на ноги поднять».
— «Да, они справились с задачей», — Хоффман похлопал его по спине. — «Чёрт подери, Доннельд, глядя на тебя, даже такой старый хрыч, как я, сумел обрести хоть какую-то надежду».
— «Значит, мы покидаем остров, сэр?»
— «Так и есть. Врать не стану, приятного в таком переезде будет немного. Но этим уродам нас всех не перебить».
— «Ну, лишь бы я ходить смог», — ответил Матьесон, усевшись поудобнее в своём кресле. Улыбнувшись, он будто бы ненадолго сумел отстраниться от всего того, что творилось снаружи. День и впрямь не задался: число жертв было просто чудовищным, а принимать решения было тяжело, как никогда раньше. Но сейчас перед полковником сидел человек, у которого в жизни началась новая веха, которую Хоффман считал недостижимой. И всё это лишь благодаря необъяснимой дружбе между теми, кто в жизни не стал бы сотрудничать в иных условиях. Бросив один лишь взгляд на лицо паренька, Хоффман тут же обрёл спокойствие и уверенность. Он понял, что каждый может приспособиться. И каждый может выжить, и не важно, будет ли полковник рядом, чтобы помочь, да и будет ли КОГ ещё существовать.
ГЛАВА 22
«Забавно, как мы одних и тех же людей воспринимаем по-разному. Хоффман терпеть не мог Адама Феникса, да и до сих пор не может. Он считал того надменно взиравшей с высоты своего богатства лабораторной крысой, которую вообще не стоило допускать к решению военных вопросов. Но служившая с ним майор Штрауд рассказывала мне, что Адам был солдат что надо, один из лучших. К тому же, ему ведь и впрямь удалось остановить Маятниковые войны, так ведь? Если бы он не пригрозил “инди” стереть их с лица планеты “Молотом Зари”, то те ведь никогда бы не сдались и не остановились».
(Берни Матаки во время обсуждения дальнейших перспектив
с Дрю Росси в сержантской столовой, военно-морская база “Вектес”)
БОЕВОЙ КОРАБЛЬ “ПРАВИТЕЛЬ”, ВОЕННО-МОРСКАЯ БАЗА “ВЕКТЕС”. КОНЕЦ МЕСЯЦА ЦВЕТЕНИЯ, СПУСТЯ 15 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.
Там, где когда-то стояли ряды вертолётов со сложенными лопастями, пристёгнутые цепями за шасси к палубе, теперь громоздились горы ящиков. Длинным рядам расставленных абы как ящиков, простиравшихся до палубного авиационного подъёмника, каким-то образом даже удавалось выглядеть так, будто бы их расположили в строгом порядке. Берни протиснулась через щель между ящиками, молясь, чтобы швартовочные ремни, удерживавшие всю эту гору, не лопнули, иначе армейская карьера Матаки завершится записью о том, что её задавил насмерть упавший ящик с провиантом. Берни ненадолго остановилась, чтобы прочесть надписи о содержимом, нанесённые через трафарет на боковые стенки ящиков. Там была квашеная капуста, засоленная свинина, сушёная говядина, консервы с растёртым в порошок мясом и растопленным жиром, засушенные фрукты и овощи, маринованный огурцы и галеты. Рацион КОГ внезапно откатился на несколько столетий назад к тому периоду, который Майклсон обычно называл “дни деревянного флота”.
“Да, наш харизматичный капитан любит действовать не по инструкции, а по интуиции. Мир рушится вокруг, а он сидит себе на палубе бака, или как там эта хуйня у них в носовой части называется, смеясь прямо в лицо шторму и крича светлякам, что он готов к бою”, — думала Берни. Она вовсе не была удивлена тому, что команда Майклсона за ним бы хоть на край света отправилась. Было в нём что-то от майора Штрауд: вот эта яркая светлая уверенность в том, что он победит, и неважно, насколько всё плохо. Берни надеялась, что и Хоффман сумеет такой же настрой себе перенять.
— «Леди Бумер», — раздался голос из-за ряда ящиков. — «Вы ведь знаете, что я не из тех, кто на жизнь жалуется, но не соизволите ли рассказать мне, что я, чёрт подери, должен с этим делать?»
Коул, которому в спину светила лампа на переборке, вертел в руках какие-то прямоугольные предметы размером с колоду карт.
— «Это такое печенье для моряков», — ответила Берни. — «Называется “галеты”. Можно хранить вечно».
— «Его вообще есть надо, или пробоины в корпусе им заделывать?»
— «Размочи в воде и ешь, как кашу. Можно покрошить в похлёбку, чтобы погуще была. Или забить им какого-нибудь хищника до смерти. В умелых руках это страшное оружие. Если очень повезёт, то даже найдёшь в них червячков».
Коул протянул ей пачку с галетами. Гражданские работали сутки напролёт, производя такие тысячами. Вся база превратилась в огромный пищекомбинат, да ещё и какой-то шутник выбил на боку именно этой пачки надпись “Катись к хуям, Прескотт”.