Когда в марте 1945 года появилась возможность провести переговоры с Советами, Геббельс пояснил в своем дневнике: «В принципе, мы не должны быть против того, чтобы воспользоваться такой возможностью. Тем не менее, нынешний момент является настолько плохим выбором, насколько это вообще возможно. Я думаю, однако, что было бы не хуже, по крайней мере, поговорить с представителем Советского Союза. Но фюрер не желает этого. Фюрер считает, что в настоящее время было бы проявлением слабости, если бы мы пошли навстречу пожеланиям противника в этом вопросе».[310]
Пропаганда Геббельса потеряла свою хватку с реальностью в последний год его правления. Например, в одном из своих многочисленных выступлений в начале октября 1944 года он сказал: «Я знаю, что события на Западе потрясли немецкий народ. Это совершенно понятно, поскольку мы представляли себе военные события иначе, чем в действительности. Несмотря на это, сейчас мы находимся не намного хуже, чем в сентябре 1939 года, когда началась эта битва».[311]
Геббельс использовал исторические образы, чтобы укрепить немецкий народ и побудить его держаться: «Ганнибал однажды стоял перед воротами Рима, и Рим не сдался… плуг Рима прошел по тому, что когда-то было Карфагеном».[312] Он хотел донести мысль о том, что если Германия будет держаться, то в конце концов победит.
Когда все шансы на окончательную победу Германии были потеряны, Геббельс решил связать свою судьбу и судьбу своей семьи с судьбой Гитлера и спланировал их совместную смерть. Он стремился сохранить «миф о фюрере» и придать верховному вождю, а также своему собственному имиджу атмосферу предельного самопожертвования, чтобы стать самым замечательным примером немецкой преданности. Если Геббельс надеялся через свои дневники стать главным историком Третьего рейха, то он действительно хотел оставить свой след в его самой славной главе, «Сумерках богов»: самопожертвование на фоне Берлина, сожжение Вальхаллы.
Когда все надежды на спасение Германии были потеряны, Геббельс нашел смысл в событиях последнего года войны, в смысле спасения, достигнутого в результате самоуничтожения немецкого народа, «Тысячелетнего рейха», который завершился всего через двенадцать лет после своего создания. Несмотря на то, что Германия потерпела поражение в войне, эксперимент Геббельса сработал: миллионы немцев последовали идее и идеологии, которые в конечном итоге привели их к гибели, продолжая поддерживать лидера, физическое и психическое состояние которого ухудшилось, хотя его харизма осталась нетронутой, и они заплатили за это тяжелую цену.
По мнению Йоахима Феста, карьеру Геббельса можно объяснить только глубоко укоренившимся презрением к человечеству: «Холодный, расчетливый и жестокий человек на вершине нацистского руководства был полностью лишен «бремени совести»». Геббельс был оппортунистом, который в итоге стал величайшим учеником Гитлера.[313] Думал ли он, что последняя глава нацистской саги, которую он помогал вести и организовывать, поможет восстановить честь его и его фюрера и наделит их мистическими аурами? Будут ли они вознаграждены за совместное самоубийство, получат ли вечную жизнь, будучи вписанными в историю и запомнившись как возвышенные боги?
Себастьян Хаффнер писал после войны: «Берлин 1945 года не был Карфагеном 146 года до нашей эры. Это был живой город, который прошел через чистилище на пути к одному из своих лучших времен, и самоубийство Геббельса, к сожалению, казалось неуместным на этом фоне».[314]
Созданные Геббельсом «Сумерки богов», в которые он втянул свою жену и детей, не запомнились истории как великая жертва самого преданного гения. Геббельс создал «миф о фюрере» и превратил Гитлера в человека, избранного провидением для руководства немецким народом. Однако в последний год войны ни Гитлер, ни Геббельс не казались богами, и их лидерские качества также были под сомнением. Похоже, что Геббельс осознавал это и поэтому решил придать им обоим божественную ауру после смерти.
Он не видел себя в плену у врага и в роли очередного злобного диктатора, сидящего рядом с Герингом, Гессом и Шпеером и ожидающего публичного повешения, когда его последние минуты будут сопровождаться криками презрения. Однако, несмотря на последнюю сцену в бункере, ее действующие лица — Гитлер и Геббельс — запомнились как темные пятна на истории величайшей трагедии, когда-либо обрушивавшейся на человечество. Эта сцена — обугленные тела супругов Геббельс и тела их шестерых детей — не была взята из героической вагнеровской оперы, а была ничем иным, как последним неудачным пропагандистским трюком нацистского мастера иллюзий Йозефа Геббельса.
311
Heiber (Hrsg.),