— Это в тебе профессиональное любопытство заговорило?
— Ага.
— Клиент хочет, чтобы я кое-что разнюхал. Считай, что ты только что пил за его счёт.
Гвенни засмеялся. Я, иной раз, наблюдая за ним, пытался составить мнение о том, кого же в нём больше — человека или гнома. Ростом он не вышел, но таких коротышек на улице пруд пруди, мясистый нос и густые выступающие брови вполне могли принадлежать родственникам по гномьей линии, а вот глаза всё же человеческие — ясные, лучистые с радужной оболочкой. Кто видел гномов, поймёт.
— Уговорил, Сухарь, расскажу всё, что известно. Вино того стоит. Тебя интересует, когда он родился, как прошло его детство, юношество?
— Лучше опусти. Вкратце обрисуй, что это был за человек и коснись событий последнего месяца.
— Ну что я могу сказать? Твой барон был первостатейным бабником. Хлебом не корми — дай приударить за очередной юбкой. А вкус у него был специфический. Просто обожал гламурных дамочек, ну а особым расположением у него пользовались разного рода певички или танцовщицы. До них барон был сам не свой. И они его в свою очередь привечали — умел мужик пускать пыль в глаза.
— А ты знаешь кого-нибудь из последних пассий?
— Да слышал так, краем уха, что он крутил роман с новомодной экзотической танцовщицей Никавери, вся экзотика которой заключалась в том, что в конце выступления на ней оставалось гораздо меньше одежды, чем в начале. Вроде бы дурёха втрескалась в него по самые уши, а он ей с успехом пудрил мозги.
— Кто такая эта Никавери? Расскажи подробнее.
— Ну, если ты любишь высоких крашеных блондинок, то примерно представляешь, о ком речь. Я тут говорил о мозгах, так вот мозгов у Никавери не больше чем у курицы. Но для её профессии это ведь не главное…
— А где она работает?
— Ночной клуб «Серпентарий» — слышал о таком?
— Нет.
— Неудивительно, — хмыкнул Гвенни. — Это местечко для настоящих сливок общества, к которым мы с тобой не относимся. Там собираются аристократы и миллионеры, которые могут положить наш город себе в карман жилетки.
— Адресок не подскажешь?
— Да, пожалуйста, только тебя туда и на порог не пустят, нужна членская карточка.
Я устремил на Гвенни пристальный взгляд:
— Дружище, только не говори, что у тебя такой нет, я всё равно не поверю.
— И правильно сделаешь, — признался Гвенни. — Конечно, у меня есть членская карточка этого клуба, на ней и адрес указан. Хочешь взять?
— Да.
— Скажи на кого работаешь и карточка твоя.
— Перебьёшься.
— Ладно, уломал, — Гвенни вытащил из визитницы прямоугольный кусочек картона и отдал мне:
— Бери так, но может, хоть на ушко шепнёшь, кто твой клиент?
— Гвенни, если я нарою что-нибудь стоящее, то обязательно с тобой поделюсь. Но пока ничего нет, одни предположения.
— Ну, хорошо, — Гвенни сдался и отстал от меня. — Сменим тему. Ты уже избавился от того вульгарного ковра, что висел у тебя в кабинете?
— Нет, конечно. Я к нему привык.
Гвенни картинно заломил руки и обиженно засопел.
— Как ты можешь спокойно работать, когда за спиной висит такая пакость?
— Говорю же, что я к нему привязался. К тому же на спине у меня глаз нет. И клиенты ещё ни разу не жаловались.
— Нет, это не выносимо, — пожаловался Гвенни. — Я пытаюсь привить тебе хороший вкус, а ты способен опошлить любое благое начинание! Но я этого так не оставлю.
Гвенни скрылся в глубине кабинета. Спустя мгновение до меня донёсся шум и грохот от падающих предметов. Потом появился Гвенни, весьма довольный собой. В руках он держал тонкий свёрток длиной в полметра.
— Что это? — спросил я с некоторой опаской.
— Подарок, — простодушно ответил приятель. — Разверни и посмотри. Благодарить будешь после.
Я взял свёрток в руки, снял тесёмку, которой он был перехвачен, и развернул полотно. Взору предстал холст, в виде зелёного квадрата на белом фоне. Я непонимающе посмотрел на друга:
— Гвенни, ты, наверное, приобрёл это на выставке детского рисунка? Поздравляю с удачной покупкой.
Приятель не на шутку обиделся:
— Нет, Гэбрил, тебя не зря зовут Сухарём. Ты ничего не смыслишь в современном искусстве. Посмотри внимательно на этот шедевр и слушай внимательно. Я научу тебя понимать сущность картины и глубину авторского замысла.
Я зевнул, но Гвенни продолжил, будто ничего не замечая:
— В центре полотна изображён зелёный квадрат. Он словно вобрал в себя глобальные формы и краски мира, сведя их к пластической формуле, где доминируют цвета жизни (зелёный и белый). Подчеркнуто простая геометрическая форма-знак, не увязанная ни ассоциативно, ни пластически, ни идейно, ни с каким образом, предметом, понятием, уже существовавшими в мире до нее, свидетельствует об абсолютной свободе ее создателя. Зелёный квадрат знаменует собой чистый акт творения, осуществленный художником-демиургом.
— Гвенни, ещё минута и я тебя убью.
— Гэбрил, вникни в тайны космического мироздания. Неужели ты не видишь всю сакральность… Ай, чего дерёшься?
— Дружище, хватит трепаться. Лучше скажи, на кой ляд мне сдался этот зелёный квадрат. Что я с ним буду делать?
Гвенни уже пришёл в себя после маленькой трёпки, которую пришлось задать, дабы прервать поток его красноречия. Он принял величественную позу и сказал:
— Выкинь ковёр и повесь эту картину на его место, так ты выкажешь себя настоящим ценителем живописи. Поверь, совсем скоро «Зелёный квадрат» будет стоить большие деньги, ведь это полотно кисти пока не оценённого по достоинству художника, — Гвенни стал пророчествовать. — Пройдёт немного времени, и люди осознают ошибку. Совсем недавно художник закончил рисовать следующий шедевр, способный стать эпохальным творением, назвал его «Чёрный квадрат» и… исчез вместе со своей работой. Жаль, конечно… Но, может быть, в ином месте автора ждёт настоящий успех и признание.
— Хорошо, я беру «квадрат» исключительно по причине хорошего отношения к твоей персоне. Возможно, я даже иногда буду на него посматривать.
Затем мы простились, и я отправился навестить следующего друга. Он был волшебником.
Считалось, что в последней войне с эльфами все маги были перебиты, и в итоге королевство осталось без волшебников. Так то оно так, но одного настоящего мага, дожившего да наших дней, я всё же знал. Разумеется, власти были в курсе его существования, но давно уже списали со своих счетов. Мой друг, Алур Краснощёкий, не вызывал у них никакого интереса, потому что был спившимся магом-неудачником, растерявшим практически все способности.
Жил он в маленьком гостиничном номере в самом что ни на есть городском захолустье. О том, чтобы добраться туда на кэбе не могло быть и речи — кэбмены слишком дорожили жизнью, чтобы рисковать ею в угоду частному сыщику Гэбрилу Сухарю, которому лень добираться на своих двоих до одного из самых опасных кварталов столицы, пусть это даже и не Трущобы, о которых речь пойдёт позже. Но я на всякий пожарный попытался: вдруг повезёт?
Первый кэбмен, которой узнал о конечной цели путешествия, лишь смерил меня подозрительным взглядом и ответил с явными признаками раздражения в голосе:
— Извините, сэр. Мой кэб занят. Заказчик должен подойти с минуты на минуты.
Я отошёл и обратился к следующему извозчику. Тот в ответ развёл руками:
— Ничем не могу помочь, сэр. У меня есть дети, которым не хочется осиротеть в столь юном возрасте. Думаю, вам придётся поискать дурака, кому деньги дороже, чем здоровье. На нашей стоянке таких точно нет.
Он оказался прав. Устав упрашивать несговорчивых кэбменов, я размашистой походкой пошагал по брусчатке мостовой. По городским улицам летели пыль и сухие листья, сорванные с места пушистой мягкой метлой ветра. Пришлось поднять воротник плаща и надвинуть шляпу глубоко на глаза. До гостиницы добрался почти без приключений, если не считать стычки с двумя бродягами, караулившими в подворотне одного из домов случайных прохожих. Результатом короткого рандеву стало то, что я всё же остался при своих интересах, а бродяги заработали несколько шишек и ссадин.