- Откуда прибыли, мужики? Из каких же это мест вы родом?
- Из Гримма.
- Ух ты, я из Мессера, мы же дома были почти соседи.
- Из Бальцера я.
- Ах, боже мой, я из Антона, мы ведь из одного кантона.
Нам тотчас бросилось в глаза, что все вокруг нас были неплохо накормлены, но их одежда, напротив, выглядела совсем жалко. У некоторых вовсе не было рубах, их тела загорели почти дочерна. В бедственном состоянии находилась и их обувь. «Да, нас кормят, но с одеждой дело плохо», - сказали нам.
Затем нас повели в баню. Согласно строжайшему предписанию всех лагерей ГУЛАГа, и здесь каждому пришлось повесить свое белье на проволочное кольцо и отдать в прожарку; там, пока мы мылись, его дезинфицировали.
Из бани нас, наконец, отвели за стол. Столовую устроили во дворе под навесами. Каждый получил 800 граммов хлеба, полную миску пшеничной каши и жидкий, но сваренный также из пшеничной крупы суп. У нас широко раскрылись рты и глаза, такое не умещалось в наших головах. В сибирских лагерях рацион был настолько скуден, что люди едва выживали, а здесь мы внезапно увидели себя перенесенными в сказочную страну. Этого я не могу объяснить и сегодня.
Мой добрый дядя Лео Шмаль - мы всегда держались очень близко друг к другу - сказал: «Знаешь что, нам нельзя съедать эту еду сразу, если мы не хотим умереть. Мы съедим все постепенно, чтобы не переесть». Я по сей день благодарен моему родственнику за его добрый совет. Столь многие из нас, вновь прибывших, лежали наутро на своих нарах смертельно больные, 12 человек вовсе не дожили до следующего утра.
Мазунья - большой лагерь, он насчитывал более тысячи человек. При этом он был полностью отрезан от внешнего мира, газет и радио здесь не было, письма приходили редко, и еще реже счастливчики получали посылки от близких. Бараки в зоне стояли рядами, так что здесь были
настоящие улицы. На «базарной площади» шел обмен. Здесь оживленно меняли махорку на хлеб, причем спичечная коробка табака стоила дороже куска хлеба. Чего только не предлагали на этом рынке! Каждый обменивал то, что мог. Денег в лагере не было. Сколько мы зарабатываем, никто не знал, возможно, этого хватало не только на наше содержание, быть может, что-то оставалось - кто может сегодня это сказать? Коммунисты и комсомольцы, насколько я помню, не платили членских взносов.
В деревянных бараках было полно клопов, так что ночью на нарах невозможно было найти покоя. Люди мучились, затем, наконец, вставали и шли со своей постелью во двор, чтобы поспать под открытым небом, другие забирались на чердак и устраивались там. Тотчас бросалось в глаза, что лагерное начальство это не волновало. Многие трудармейцы страдали куриной слепотой и не могли передвигаться после захода солнца, так как ничего не видели - из-за однообразной пищи. Поскольку многочисленных деревянных бараков не хватало, в лагере установили палатки, в которых разместили и нас, новичков - по 30-40 человек в каждой палатке.
У дальнего забора зоны была установлена полдюжина треног, на которых висели большие чугунные котлы. В этих котлах готовили еду - я намеренно не говорю «варили», поскольку приготовление этой пищи не имело с варкой ничего общего. Вечером, перед сном, под котлами разводили огонь, в котлы наливали по паре ведер воды. Когда вода начинала кипеть, к ней добавляли из мешка определенное количество пшеницы и ждали, пока она вновь закипит. Затем огонь тушили, а котлы накрывали толстыми крышками. Крупа за ночь размягчалась и разбухала, утром полусырую кашу подавали на стол. О каких-либо жирах не было и речи, соль экономили, других добавок не было. Еда была безвкусной, но голода мы не испытывали, и все считали, что это самое главное.
Работа была в основном двух видов: лесоповал и лесосплав. Нас, новичков, поделили на бригады. После дня отдыха мы отправились в лес на лесоповал. Работа была для нас не новая. Наш бригадир Карл Цулауф, последний председатель гриммского колхоза «Коллективист», поделил нас на звенья, и уже вскоре повалились первые спиленные деревья. Мы работали очень старательно, сохранив, несмотря на все лишения, свою высокую сознательность. Кроме того, обильная пища нас прямо-таки осчастливила. Нормы даже перевыполнялись.
Затем мы попали и на лесосплав. Трудно описать, какое большое количество деловой древесины лежало на берегу Камы. Все эти бревна нам нужно было сбросить с берега в реку, чтобы они по течению доплыли до сплавного рейда под Соликамском. Там изо всех этих отдельных бревен составляли большие плоты и отправляли их туда, где они использовались: например, в Сталинград, для восстановления которого тогда требовалось много леса.