Когда, наконец, рассвело, дождь прекратился, и мы продолжили свой путь. Тут я увидел моего гриммского школьного товарища Якова Фельде, чей высокообразованный дядя Яков Яковлевич Фельде с сыном Эрнстом искал чего-нибудь поесть на помойке в сибирском лагере, что, однако, не уберегло от голодной смерти никого из них двоих. У Якова были нары в одной из этих земляных нор, днем он занимался сплавом отдельных бревен. Он выглядел очень жалко и не проявил ко мне почти никакого интереса. Я бы охотно чем-нибудь помог ему, но у меня не было ничего, кроме собственной жизни.
Дома этот Яков был активным комсомольцем, хорошо учился и участвовал во многих школьных общественных мероприятиях. Он был известен как прилежный корреспондент молодежных газет «Юнгер Штюрмер» и «Роте Югенд», а также газеты ДЦЦ („Дойче Централь-Цайтунг”). Он никогда больше не вернулся к своим старым родителям. Зимой 1945/46 гг. мне пришлось рассказывать в Устюге его прикованной к постели матери, доброй тете Марии, об этой встрече с ее сыном Яковом, и каждый раз я, казалось, ощущал, как горячи были ее слезы. Яков навсегда остался лежать на берегу Камы.
Я спешно догнал своих товарищей, надзиратель бросил мне пару недобрых слов, к чему мы уже давно привыкли, я присоединился к группе, и мы пошли дальше, через отдельные деревеньки, сквозь густой лес, по голым убранным полям, пока, наконец, не добрались до берега Кольвы, небольшого притока Вишеры. Это место называлось Лобаниха. Единственный барак стоял прямо на берегу, кроме него за ограждением из колючей проволоки не было видно ничего. Этому бараку было суждено стать на несколько месяцев нашим приютом. Перед нашим прибытием там, видимо, размещались заключенные. Стены, пол, все помещения были в грязи, в щелях нар - полно клопов.
Примерно в ста метрах от «зоны» находилась лагерная кухня. Там мы получали нашу еду. Из-за отсутствия помещения для приема пищи мы несли ее в мисках в барак и ели на наших нарах.
На реке вылавливали плывущие по отдельности бревна и сортировали их по длине и породе дерева. Эту работу выполняли днем заключенные из большого лагеря, расположенного в паре километров вверх по течению. До сих пор они занимались этим и ночью. С нашим прибытием их освободили от ночной смены. Вместо них холодные и дождливые осенние ночи на реке должны были проводить мы, трудармейцы. Каждый стоял на мостках, примерно в метре над поверхностью воды и вылавливал бревна. Когда ограждение заполнялось, бревна связывали.
Дождь проникал сквозь наши жалкие фуфайки (о дождевых плащах, естественно, не могло быть и речи), посреди реки не знал пощады холодный ветер. Казалось, ты замерзнешь на месте. И так всю ночь напролет. Промерзшие насквозь, мы возвращались в барак и не могли согреться в хорошо натопленном помещении.
Ни после нашего прибытия, ни затем нас не водили в баню. Последствия легко себе представить. За короткое время мы сплошь завшивели. Наш бригадир Феттер, который пытался по мере возможности облегчить наше положение, не раз обращался по этому поводу к нашему начальнику, но тот этого будто не слышал. Ситуация становилась все отчаянней, паразиты угнездились всюду: в одежде, в прическе, даже в бровях.
Трудно сказать, как бы дело пошло дальше, если бы однажды в наш зачумленный барак не заглянуло начальство лагеря для заключенных, которому мы были непосредственно подчинены. Когда мы вернулись с работы, нас тотчас повели в баню. Тем временем в бараке творилось черт знает что: начальник лагеря собственной персоной скомандовал, чтобы к нашему возвращению барак был очищен, стены побелены, клопы истреблены и постель заменена.
Баня принесла облегчение, мы почувствовали себя почти счастливыми. Свежего белья нам, правда, не дали - для начальства это было бы уж слишком, но, пока мы мылись, нашу завшивленную одежду должным образом прожарили, и все насекомые в ней были истреблены.
Мы вернулись в наш барак и не узнали его: оконные стекла блестели, нары отмыли, пол тоже, воздух был чист, печь пылала жаром - боже мой, какое блаженство! Да, как много все же в нашем трудармейском существовании зависело от лагерного начальства!
Как-то меня подозвал к себе наш бригадир Феттер. Оказалось, что кончились дрова на кухне. Трудармейцы должны были возить дрова для кухни из леса на ручной тележке. Он имеет в виду меня, сказал Феттер. Я должен был подобрать себе помощника и завтра утром приступить к делу. Я не возражал. К тому времени мы изучали лагерные законы достаточно долго, чтобы разбираться, какие преимущества и недостатки имеет та или иная работа. И я сразу же смекнул, что новая работа не останется для меня и моего коллеги без воздаяния, поскольку на кухне, как известно, варят. Если мы будем обеспечивать повара хорошими дровами и, естественно, если он окажется человеком, то он уж сообразит, что от него требуется.