Чем дольше мы находились в этой деревеньке, тем лучше видели, в какой нищете жили ее обитатели. Конечно, ужасная война против жестокого врага продолжалась уже почти три года, так что всем необходимым должен был обеспечиваться прежде всего фронт. И, тем не менее, трудно было понять, почему эти люди были такими неслыханно бедными, а их хозяйства - столь отсталыми. Я наверняка не преувеличу, если скажу, что они всем своим образом жизни напоминали крепостных крестьян старой России.
Как далеки были эти люди от биения пульса огромной страны, как сильно отстали эти деревушки даже от тех, которые мы застали в Сибири тогда, осенью 1941 г.! Я познакомился с древней старушкой, которая, несмотря на свои 80 с лишним лет, никогда в жизни не покидала свою деревеньку. Но и более молодые люди никогда не бывали в своем райцентре Чердыни, не говоря уже о Соликамске или об областном центре Молотове.
Здесь мы впервые увидели, как созревший хлеб жнут средневековыми серпами. Судьбе было угодно, чтобы мы и летом работали в окрестностях этой деревушки, и тогда мы в свои выходные помогали людям убрать колхозный урожай. Мы сами жали зерно серпами, увязывали его в снопы, грузили их и отвозили на гумно, где хлеб молотили прадедовским способом - цепами, даже не конными катками, которые у нас на Волге были известны всюду. Кто-то может подумать, что я преувеличиваю и недостаточно объективен. Ничуть! На поле мы часто видели, как эти бедняги обедают. Еда состояла из кислого кваса, настоенного бог знает на чем, мятых перьев зеленого лука и печеной смеси лебеды с мерзлой картошкой, пролежавшей зиму в земле на полях, выкопанной весной и высушенной на солнце, чтобы затем использовать для еды картофельную муку…
Так мы, наверно, могли бы провести здесь в Могильниково всю зиму, если бы черт опять не сыграл с нами злую шутку. У соседней деревеньки Сартаково протекала речушка. Мелкая и невзрачная, она, однако, выполняла полезную работу: целый ряд маленьких водяных мельниц допотопным способом мололи жителям близлежащих деревень их горстки зерна. Вечером туда засыпали мешок зерна, и когда долгая зимняя ночь была позади, можно было забирать муку.
Однажды вечером житель Сартакова засыпал свое зерно. Когда он утром решил забрать муку, дверь мельницы оказалась взломана. Мука исчезла. Вся округа знала, что в Могильниково живут немцы, и вина пала на нас. Обворованный тотчас поспешил в Могильниково, прямо в дом к нашей хозяйке. Как ни защищала нас женщина, несчастный остался при своих подозрениях и говорил: мол, все немцы - проклятые сволочи, что же им помешает украсть мешок муки? Когда мы вечером вернулись с работы, у тети Маши в комнате сидели обворованный инвалид войны и человек из сельсовета, поджидая нас. Узнав, в чем дело, наш бригадир решительно отверг подозрения этих людей. Не надо стричь всех немцев под одну гребенку, сказал он, мы еще не утратили свою честь. Но если они настаивают на обыске в доме, то пожалуйста.
Они начали обыск. Не найдя ничего в комнате, полезли на чердак, затем спустились в погреб, искали в ветхом сарае, рылись в глубоком снегу - ничего. Назавтра к вечеру появился наш мастер Василий Иванович Дрозд, чтобы оценить проделанную работу: согласно его оценке мы получали на следующей неделе наш рацион, потому она была нам небезразлична. За минувшие дни мы сделали, что могли, так что мастер был опять доволен нашими результатами.
Дома, за ужином, он заметил с кажущимся безразличием: «Работаете вы хорошо, мужики, но зачем вы обижаете здешних людей?» И он рассказал, что обворованный инвалид войны утром приходил в Редикор и говорил о краже с нашим лагерным начальством. Мол, хотя у немцев ничего не нашли, он абсолютно убежден, что никто, кроме этих немецких чертей, не мог такого сделать. Поэтому он просит забрать их из Могильникова назад в лагерь. Пусть ходят на свою работу пешком, десять километров туда, и десять назад. Уж это научит их уму-разуму.
Начальником нашего лагеря был некто Кузнецов. Со своими коллегами из других лагерей он не имел совершенно ничего общего. Странно, но это был гражданский человек, даже орденоносец. Не без гордости он носил орден «Знак Почета». В целом он был добрый человек и очень требовательный в том, что касалось работы. Мы делали, что было в наших силах, чтобы не подвести его, он платил нам той же монетой. А это в лагере чего-нибудь да стоило! Поскольку наш лагерь был небольшой, он мог назвать по имени почти всех. Правда, так было не сразу, сначала это коснулось, кажется, только нашего бригадира.