Из того времени в моей памяти осталось еще одно глупое оскорбление. Мы получили одежду - рубахи и штаны. Сами по себе они были совсем новые, такого у нас еще никогда не бывало. Когда становилось совсем плохо и невыносимо, полуголый получал что-то новое из одежды. И вдруг дали новую одежду нам всем, что, естественно, вызвало у нас определенное удовлетворение. Однако оно было недолгим: рубахи и штаны оказались двухцветными. Если штаны были из черной материи, то от колен до щиколотки они были подшиты белой. И наоборот, если штаны были из белой ткани, то подшитое - черным. Точно так же и рубахи: белая рубаха -черный воротник, черная рубаха - белый воротник. Рукава тоже были двухцветные.
Сколь бы бедными и униженными мы ни были, но эта глупость нас глубоко потрясла, мы не скрыли своего возмущения. Наше начальство знало об этом и, кажется, сочувствовало нам. Но ведь оно тоже не было свободно в своих действиях - что оно получало из головного лагеря в Усть-Язьве, то и раздавало. Так нам волей-неволей пришлось носить эту двухцветную одежду. Уже вскоре то одного, то другого из нас стали оскорблять грубыми ругательствами, когда нам случалось проходить по окрестной деревеньке. Особенно усердствовали школьники, они бегали за тобой и кричали «немец-фриц», пока ты не покидал деревушку. Иначе не могло и быть, ведь нас пометили этой одеждой, чтобы местное население уже издалека могло нас опознать, насмехаться и издеваться над нами.
Однажды после захода солнца я шел по селу Редикор в направлении нашего лагеря. Тут меня нагнали несколько молодых парней и стали обзываться. Я устал, проработав весь свой выходной у одной крестьянки, и сопротивляться не мог. Они окружили меня, и я уже подумал, что сейчас они полезут в драку. В этот момент появился дежурный надзиратель - в крупных селах НКВД насаждал своих «стражей порядка». Он повел меня в хижину, освещенную керосиновой лампой, велел мне сесть на табурет. При допросе он вел себя так, будто действительно сцапал изменника. Я показал ему свою увольнительную, но он не отставал - очевидно, не хотел опозориться в глазах этих парней. Так он любыми возможными способами пытался меня унизить. Когда я прочитал ему и присутствующим маленькую лекцию о существе дела, он уступил и отпустил меня. При этом он заметил, что не намерен защищать меня на улице от возможных нападений -мол, в следующий раз буду знать, как ходить через это село. Среди парней находился демобилизованный по ранению лейтенант. Ему показалось излишним искать новые оскорбительные слова. На улице он тотчас схватил камень. Хорошо, что тем временем совсем стемнело, так что я вернулся в лагерь без синяков и шишек.
…Настала осень, последняя военная осень. Пока река не замерзла, нам приходилось стоять в воде и сбивать плоты. Когда становилось невыносимо, нам давали из железной бочки по сто граммов водки, чтобы мы не так сильно ощущали холодную воду и не простудились в ней.
Я не знаю ни единого бывшего трудармейца, которого в послевоенные годы наградили хотя бы медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Ни единого! При этом все мы - совершенно независимо от того, в каких сталинских концлагерях нас мучили, -изо дня в день доблестно трудились, невзирая на рабские условия, в которых нас содержали, под угрозой винтовок и сторожевых собак, при постоянном голоде и бедственно одетые.
Поздней осенью 1944 г. вверх по течению в Соликамск тащили груженую баржу. Однажды вечером буксир причалил в деревушке Сартаково, так как по реке уже плыл лед и поэтому ночью на реке было слишком опасно. И тут нас опять черт попутал!
На следующее утро баржа затонула. Большая ледяная глыба пробила борт, вода со всей силой хлынула в трюм, и баржи не стало. Только ее верхушка еще возвышалась над поверхностью воды. Тотчас были приняты меры, чтобы спасти находившиеся на барже ценности - продукты и зимнюю одежду для заключенных и трудармейцев северных лагерей. Поскольку сплав подходил к концу, нашу бригаду привлекли к этим работам.
Мы мучились от темна до темна. С помощью длинных железных багров нам вместе с командой удалось выловить мешки с мукой, крупой и сахаром, бочки с соленой рыбой и растительным маслом, тюки с фуфайками, валенками, шерстяными рукавицами, ящики с мылом и т. д., а затем доставить все это на берег. Там стояли подводы, а также допотопная грузовая машина, которые уезжали по мере их загрузки. Сначала нам казалось, что продукты совсем испортились, но это было не так. При намокании мука образует в мешке водонепроницаемую корку с палец толщиной, так что остальная мука остается невредимой, точно так же и сахар.