После этого люди стали обходить девочку стороной.
Еще через год она снова прыгнула, выбрав здание повыше — баптистскую церковь в центре города. В этот раз Сьюлин ничего не сломала, спокойно поднялась и ушла. Все так же молча.
Через шесть месяцев девочка плавала одна и вдруг исчезла. Неподалеку купались другие подростки, близнецы Кларксон, они увидели, как Сьюлин ушла под воду, и поспешили на помощь. Ребята долго ныряли, пока наконец не нашли девочку и не вытащили ее на берег. Позже они клялись, что ее не было на поверхности около пяти минут или даже больше. Но когда Сьюлин спасли, она не задыхалась и не хватала жадно ртом воздух. Она просто посмотрела на близнецов, вежливо кивнула и пошла домой.
На этом происшествия прекратились. Однако жители города продолжали странно поглядывать на девочку — со страхом и восхищением. Эту малышку, казалось, невозможно уничтожить. Наверняка она особенная.
Когда Сьюлин исполнилось семнадцать, за ней стал ухаживать Энос Бодроу. Он был довольно привлекателен, занимался торговлей, не обращал внимания ни на деформированную руку девушки, ни на то, что она все время молчала. Собственно говоря, ему нравилось ее молчание. Когда молодые люди поженились, оно понравилось Эносу еще больше, потому что он мог избивать жену сколько угодно. Сьюлин никогда не кричала и не плакала, даже не всхлипывала, только смотрела мужу в глаза, что ему ничуть не мешало.
Райетт родилась через два года после свадьбы. Во время родов Сьюлин не проронила ни звука, и все жители города были убеждены, что она молчит всегда.
Но только не с Райетт.
Она беседовала с Райетт. Ласково и нежно. С огромной любовью. Обняв свою крошечную дочурку загрубевшими руками в шрамах, Сьюлин рассказывала ей о разных цветах и о животных, которые знают то, что не ведомо человеку. О Боге, который смотрит на людей сверху и заботится о них и что Он уготовал каждому существу прекрасное будущее. Она повторяла малышке, что не нужно бояться смерти и бежать от нее. Следует бояться только одного, говорила Сьюлин, — жизни.
Райетт исполнилось всего пять лет, когда она обнаружила тело матери в ванной — все кругом было залито кровью. Сьюлин наконец нашла то, что смогло ее убить, — лезвие бритвы. Энос в очередной раз свалился мертвецки пьяным в гостиной, маленькая дочь играла с любимой куклой, а Сьюлин закрыла за собой дверь и молча перерезала себе вены. Она умирала двадцать минут. И все это время до Райетт доносился только один звук. Звук, который она никогда не слышала раньше. Ее мать смеялась.
После этого какой-то внутренний голос подсказал Райетт, что лучше ей вырасти не похожей на мать. И она поступила именно так.
Она не верила, что Господь уготовал всем живым существам прекрасное будущее. Ее не интересовали ни красота цветов, ни разум животных. И девушка вовсе не желала быть спокойной и тихой. Ей нравилось болтать и смеяться, а иногда — погрустить или всплакнуть.
Смерть матери научила ее одной вещи — молчание не всегда золото.
К двенадцати годам Райетт уже могла выпить пинту виски, нисколько не захмелев. У нее было лицо ангела и тело зрелой женщины. Парни так и вились вокруг девушки, и чем позже она возвращалась домой и чем хуже обретала репутацию, тем сильнее колотил ее отец. Ночи Райетт были полны страсти, а дни — страдания, и она считала, что это вполне нормальный ход жизни.
До тех пор, пока она не встретила Билли Тейлора, который не только дарил девушке наслаждение благодаря своему большому твердому члену и удивительно мягким и нежным рукам. Он веселил ее. Днем и ночью.
Райетт смеялась, когда впервые поцеловалась с Билли: он так забавно сморщил лицо! Она хохотала, когда он впервые увидел ее обнаженной: Билли настолько поразило тело девушки, что он не мог ни говорить, ни поднять на нее глаз. Она смеялась после того, как они первый раз занимались с Билли любовью: хотя Тейлор был на четыре года старше, Райетт стала его первой женщиной, и парень выглядел таким счастливым и гордым! Она смеялась, когда Билли сделал ей предложение. Молодые люди сбежали, и их обвенчал священник, который лишь потребовал, чтобы ему заплатили два доллара перед церемонией. Райетт смеялась, когда они впервые любили друг друга как муж и жена, и хохотала как сумасшедшая, когда они провели первую ночь в квартире, которую сняли в городе Честервилле, в Арканзасе, куда сбежали, не сказав ни слова ни Эносу, ни родственникам Билли, ни друзьям из Джулиена. Райетт поняла, что больше никогда не увидит никого из своей прошлой жизни, и эта мысль веселила ее больше всего. Ей больше никогда не придется думать о кулаках Эноса, или о крови Сьюлин, или о грязных парнях, мечтающих засунуть член ей в рот.
Почти весь первый год супружеской жизни с Билли Тейлором Райетт смеялась. Она перестала смеяться только через одиннадцать месяцев после свадьбы, в субботу, когда Билли ушел на охоту и не вернулся. Несчастный случай, так сказали ей той ночью. Вы же знаете Билли, вечно строит из себя клоуна, вечно шутит. Только в этот раз, когда Билли рассказывал очередную смешную историю, он споткнулся и упал. Ружье выстрелило и пробило в его груди дыру величиной с пивную банку.
Через две недели Райетт снова смеялась. И не только. Она кричала и плакала, никогда еще ей не было так больно, даже кулаки Эноса доставляли меньше страданий. И все-таки никогда в жизни Райетт не было так хорошо. Никогда еще она не испытывала ни такой гордости, ни такого страха.
Это был первый день нового, тысяча девятьсот сорок пятого года. Морозный, но ясный январский день.
День, когда родился сын Райетт Тейлор.
5
Когда Карл проснулся, он все еще сидел за письменным столом. Вырубился, пока распечатывались чертовы страницы. Грэнвилл бросил затуманенный взор на часы. Почти полдень, прошло около пяти часов с тех пор, как он смотрел на них последний раз. Карл зевнул. Потер кулаками глаза. Размял затекшую шею…
И вскрикнул от неожиданности.
Гарри Вагнер стоял на кухне и спокойно готовил завтрак.
— Твою мать, я ведь просил стучаться! — воскликнул писатель.
— Я сказал, что подумаю, — ответил Гарри и умело разбил в миску несколько яиц.
Кофе уже был готов. Вагнер успел снять пиджак. Сегодня гость надел кремовые льняные брюки, розовую рубашку и галстук темно-бордового цвета, выглядя до умопомрачения свежим и бодрым.
— Тебе необходима нормальная сковорода для омлета, — сказал он.
— Вот прямо сейчас и побегу за ней, — кисло ответил Карл.
Он со стоном встал со стула и, бормоча себе под нос, отправился в ванную, чтобы побриться и сделать еще кое-что. Закрыл за собой дверь в знак протеста. Когда молодой человек потянулся за полотенцем, он заметил, что льняной пиджак Вагнера висит — конечно, на деревянной вешалке! — на вбитом в дверь ванной крючке. Карл чуть помешкал, затем аккуратно повернул пиджак, чтобы рассмотреть подкладку. Аккуратная вышивка на внутреннем левом нагрудном кармане гласила: Марко Буонамико. Наверное, имя портного. Карлу оно ничего не говорило. Бросив еще раз взгляд на дверь, Грэнвилл аккуратно обшарил все карманы. Ничего.
Ничего, что могло бы подсказать ему, что это за тип сейчас готовит завтрак у него на кухне.
Когда Карл вышел из ванной, Вагнер выкладывал на тарелку ароматный золотистый омлет со сметаной, зеленым лучком и китайскими грибами шиитаке. Пока Карл завтракал, Гарри восседал на его кровати, просматривая отпечатанные страницы. Грэнвилл вдруг поймал себя на том, что внимательно следит за реакцией верзилы. Писатель не мог поверить, что жаждет критики, похвалы, чего угодно от этой огромной человекообразной обезьяны. Но лицо Вагнера оставалось совершенно бесстрастным. Гарри просто пробегал глазами страницу за страницей, аккуратно откладывал в сторону прочитанные, а потом сел с каменным выражением лица, ожидая, когда Карл приступит к работе. Плотный конверт с дневником лежал рядом с ним на кровати. Подобное равнодушие показалось писателю настоящей пыткой.