Обычно Натан Бартоломью любил сидеть в своем кабинете. Ему потребовалось двадцать два года, чтобы достичь такого высокого положения. Вначале он работал продавцом книжного магазина, затем стал менеджером по продажам, потом — редактором очень прибыльного издательства молодежной литературы и наконец возглавил весь книгоиздательский бизнес концерна. На нынешнем посту Натан пребывал уже девять лет.
Как правило, его радовал просторный кабинет и заведенный порядок, Бартоломью упивался ощущением собственной власти, но сегодня Натану не терпелось уйти. Его ждал назначенный на половину первого ланч в ресторане «Четыре времени года» с Элиотом Алленом, возможно, самым крупным литературным агентом. И не меньшим мудаком. В течение часа Натану предстояло выслушивать хвастливую болтовню Элиота о картинах французских импрессионистов, украшающих стены его офиса, и о столешницах из итальянского мрамора, выполненных на заказ в Милане. А еще рассказы о фотографиях с автографами различных политиков и кинозвезд, которых представлял Элиот. Придется даже выслушать о сексуальных подвигах агента, хотя Натан знал из достоверных источников, что любовница Элиота — одна из самых продаваемых авторов «Апекса» — ничего особенного собой не представляет. И уж конечно, не обойдется без истории про Далай-ламу, который, к всеобщему удивлению, решил написать мемуары, и его литературным агентом стал не кто иной, как Элиот Аллен. Бартоломью это уже слышал: «Кто бы мог подумать, что еврей с улиц Бруклина станет представлять святейшего человека во всем мире?» Да кто угодно! Даже если бы сам Иисус Христос вернулся на землю, Элиот Аллен через пять минут после пришествия продавал бы полную версию его автобиографии.
Несмотря на это, Натану не терпелось как можно скорее покинуть свой кабинет. Плевать на Аллена и на то, как он рисуется, когда из-за соседних столиков ему посылают воздушные поцелуи и приветственно машут руками, фальшиво радуясь его появлению, редакторы, в надежде получить работу, и писатели, в поисках крупных гонораров. Сегодня плевать на все. Ведь сегодня вся жизнь Бартоломью превратилась в сплошное дерьмо.
Весь книгоиздательский бизнес сейчас в выгребной яме, подумал Натан. Все хотят читать только бестселлеры. Книги, написанные знаменитостями. Или известными авторами. Героями войны, телевизионными комиками, гомосексуалистами, открыто признающимися в своих наклонностях, наемными убийцами. Авторами, которые не возьмут меньше миллиона за свою работу. Да какой там миллион! Пять миллионов! Десять миллионов! А если ты платишь десять миллионов долларов за книгу, нужно продать кучу экземпляров, чтобы окупить затраты. А как продать такую прорву книг? Напечатать их и отправить в магазины, а это означает — с тех пор, как у книготорговцев появилась возможность возвращать непроданные экземпляры, — что, возможно, большая часть тиража вернется обратно. Господи Иисусе! Совершенно невозможно вести дело. Никакой прибыли! Жалкие пять процентов — и год можно считать хорошим. Гребаные писатели. Такие же агенты.
Бартоломью потряс головой. Ему уже пятьдесят восемь лет, у него повышенное кровяное давление, а остатки былой шевелюры совершенно поседели. И неудивительно! Хуже всего то, что Натан не видел никакой возможности улучшить положение дел. К сожалению, лорд Огмон обожал улучшения и терпеть не мог провалов.
Мэгги Петерсон была единственным человеком, который добывал деньги для компании. Стерва, конечно, первостатейная, но дело свое знала. Почти никто в концерне не был в курсе, что треть прибыли компании за прошлый год — целиком и полностью заслуга Мэгги. Пусть она напрочь лишена чувства юмора, заносчива, опасна из-за своей близости к Огмону и совершенно неуправляема. Зато эта женщина словно денежный станок. И заменить ее невозможно.
Как это в духе Мэгги! Нет чтобы просто уволиться или уйти на пенсию. Нет, этой суке надо было, чтобы ее убили!
Боже правый! Кем бы ни был тот человек, кто ее пристукнул, он не просто убил самую умную и амбициозную любительницу крепких словечек из всех, кого только знал Натан. Этот мерзавец уничтожил тридцать три процента прибыли Бартоломью! Неудивительно, что у издателя так болит голова!
Журналисты целый день пытаются его достать, с той самой минуты, как он появился на работе. Сколько раз можно повторять одно и то же? «Она представляла собой настоящее сокровище. Мы потеряли близкого друга. Ее потенциал был неисчерпаем». Пусть скажет спасибо, что Натан ни слова не проронил о том, как она отсасывала у коммерческого директора «Апекса» прямо в кабинете!
Мэгги Петерсон мертва. Твою мать!
Ладно, упокой, Господи, ее душу, а Натану нужно работать. У него море работы.
Бартоломью нажал на кнопку вызова секретаря. Нужно кое-что надиктовать. Секретарша сегодня надела юбку в тонкую полоску и жакет, под которым, судя по всему, ничего больше не было. Довольно привлекательное зрелище. Натан позвонил еще раз. Куда же она запропастилась?
Что за чертовщина творится целый день? Мэгги Петерсон мертва, а его собственная секретарша не обращает на него внимания. Неужели весь проклятый мир сошел с ума?
— Офис мистера Бартоломью.
— Это Карл Грэнвилл. Я хотел бы поговорить с мистером Бартоломью.
— Боюсь, он сейчас очень занят. Ему звонят целый день…
— Могу себе представить. Но у меня очень важное дело. Я пишу книгу по заказу Мэгги Петерсон.
— Может, переключить вас на номер помощницы Мэгги, Эллен? Она…
— Мне необходимо поговорить с мистером Бартоломью лично.
— Но я не знаю…
— Пожалуйста, передайте ему то, что я сказал. Уверен, он захочет со мной побеседовать.
— Я думаю, что Эллен…
— Просто передайте ему мои слова. Карл Грэнвилл. Хорошо?
— Ладно. Передам.
— Спасибо.
Щелк.
— Алло?
— Мистер Грэнвилл?
— Да…
— Меня зовут Эллен Аккерман. Из «Апекса». Я работаю… работала референтом у Мэгги Петерсон. И звоню для того, чтобы заверить, что вас обязательно передадут другому редактору, как только все немного утрясется. Мистер Бартоломью считает, что принципы преемственности…
— Эллен, не хочу грубить, но думаю, вы не сможете мне помочь. Мне нужно поговорить с мистером Бартоломью.
— Да, понимаю, но его секретарь попросила меня…
— Охотно верю, но я работаю над очень важным проектом, который буду обсуждать только с мистером Бартоломью.
— Хорошо, я ему передам. Но… э-э-э… над чем конкретно вы работаете?
— Я сообщу об этом мистеру Бартоломью, когда он позвонит.
— Понятно, но дело в том, что у меня нет на вас папки, и поэтому, когда меня спросили, над чем вы работаете, мне пришлось ответить: «Не знаю». И это правда. Может, потому он вам и не перезвонил, так что скажите мне…
— Гедеон. Скажите Бартоломью, что я пишу за Гедеона.
— Гедеон?
— Он должен знать. Скажите ему.
— Хорошо, если вы так просите.
— Да, пожалуйста.
Щелк.
Натан Бартоломью смотрел на молодую женщину, которая стояла перед ним. Она явно волновалась, не привыкла бывать в его кабинете. Женщина тяжело дышала, словно, после того как ее вызвали, бежала через весь коридор. Натан попытался вспомнить, боялся ли он начальства, когда был в ее возрасте, но безрезультатно. Слишком много воды утекло с тех пор.
— Эллен, — произнес Бартоломью, глубоко вздохнув, словно тема разговора была слишком болезненна для обсуждения. — Повторите, пожалуйста, все еще раз. Этот, как там его, Грэнбулл?
— Грэнвилл. Карл Грэнвилл.
— Утверждает, что он один из авторов Мэгги?
— Да, но на самом деле нет. Он говорит, что пишет книгу, которая называется «Гедеон», и что вы об этом знаете.
— А он сказал, с какой стати я должен об этом знать?