В памяти Грэнвилла всплыло их расставание.
Оно было ужасно.
Больше всего Аманде хотелось, чтобы он стал реалистом. Таким, как она. Несколько лет Аманда работала внештатной журналисткой, месяцами обретаясь в убогой однокомнатной квартире, и наконец поняла, что ей нужно больше всего на свете. Настоящая жизнь. Хорошая работа. Уютный дом. Обязательства. Карл Грэнвилл. Она подыскала хорошую должность — заместителя редактора отдела городских новостей газеты «Вашингтон джорнэл». Округ Колумбия подходил ей как нельзя лучше, ведь Аманда обожала политику. В отличие от Карла, чьей страстью были цифры. Например, 30,1 очка и 22,9 подбора, которые в среднем набирал за одну игру величайший баскетболист Уилт Чемберлен. Или 325 — результат Дика Гроута за 1960 год, когда он в последнем бейсбольном матче сезона вырвал титул лучшего отбивающего Национальной лиги у Норма Ларкера. Впрочем, и для Карла в Вашингтоне нашлась приличная работа. Да что говорить, отличная работа! «Вашингтон джорнэл» искала человека, который смог бы рассказывать о спорте как об одной из форм поп-культуры, а не только сообщать результаты состязаний. Очерки. Обзорные статьи. Быть может, даже собственная колонка. Но Карл отказался. Эта должность отнимала бы у него все время, а он не хотел бросать свою книгу. И Нью-Йорк он не хотел оставлять, так что разъяренной Аманде пришлось уехать одной. Она не поняла его. Да и вряд ли смогла бы. Ей тогда исполнилось тридцать, а ему — двадцать семь, но из-за разницы в психологическом развитии полов это означало, что она опережала его лет на девять-двенадцать. Карл понимал, что теряет нечто особенное, но ничего не мог с собой поделать.
Он просто был не готов к реальной жизни.
Это случилось почти год назад. А теперь они мчались по мокрым от дождя улицам Нью-Йорка в ее машине и не знали, что сказать друг другу. Аманда направилась вверх по Медисон-авеню к Девяносто шестой улице и на всей скорости пронеслась по пересекающей Центральный парк Девяносто седьмой. Карл жил на Сто третьей улице, между Бродвеем и Амстердам-авеню в одном из немногих в Верхнем Вест-Сайде многоквартирных домов, которым чудом удалось избежать реконструкции. В этом районе было полно грязных и убогих съемных квартир, а также безработных латиноамериканцев, которые день-деньской сидели на ступеньках, потягивая из банок пиво, купленное в магазинчике за углом.
— И с каких это пор вы с Мэгги Петерсон не разлей вода? — спросила Аманда.
— Она прочитала мою книгу. И ей понравилось.
Карл ждал, что Аманда порадуется за него. Может, даже придет в восторг. Но она осталась равнодушной. Словно пропустила его слова мимо ушей.
— Интересно, правда ли то, что о ней болтают? — произнесла Аманда.
— Не думаю. — Карл бросил взгляд на девушку. Он не выносил, когда она пыталась вот так его подловить. — Ну хорошо, и что же такое говорят?
— Когда она была редактором «Дейли миррор» в Чикаго, то разрушила брак ведущего журналиста этого издания.
— Что, у нее был с ним роман?
— У нее был роман и с ним, и с его женой.
— Не может быть.
— Может, уж ты поверь.
— Ей просто хочется пообщаться, — возразил Карл, стараясь говорить как можно небрежнее.
— Ей много чего хочется. Включая собственное ток-шоу на телеканале «Апекс». И наверняка она его получит, учитывая, что они с Огмоном очень близки.
Лорд Линдсей Огмон, урожденный британец, а ныне миллиардер-затворник, единолично построил империю «Апекс» по кирпичику — теле- и киностудия, газеты в Лондоне, Нью-Йорке, Чикаго и Сиднее, журналы во многих странах мира, книгоиздательства в Нью-Йорке и Лондоне, международные кабельные телеканалы. Линдсей Огмон создал мощную и обширную сеть, а Мэгги Петерсон была его самой крупной и прожорливой акулой. Потрясающим сотрудником. Шикарной женщиной. «Дейли миррор» медленно угасала до того, как она ее возглавила, и за полгода Мэгги удалось поднять тираж на двадцать пять процентов. Затем она взялась еще за два журнала Огмона, которые не приносили прибыли, и вскоре они стали самыми популярными. А теперь Мэгги сделала успешным принадлежащее Линдсею издательство.
— Она нигде не остается надолго, — добавила Аманда. — Ей не нравится руководить одним и тем же коллективом год за годом. Мэгги любит производить сенсации.
Карл кивнул, размышляя над тем, какого рода сенсацию Мэгги задумала для него.
— Ты встречаешься с кем-нибудь? — спросил он сквозь тарахтение мотора.
— С Томом Крузом, — ответила Аманда. — У нас большое и светлое чувство. Только никому ни слова. Не хотим, чтобы Николь узнала. К тому же когда-то я поклялась, что ни за что на свете не свяжусь с женатым мужиком.
Девушка вытащила сигарету и закурила, наполнив салон машины табачным дымом.
Карл открыл окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и дождь брызнул ему в лицо.
— Когда ты снова начала курить?
— Догадайся, — бросила она резко. Слишком резко, поняла Аманда и добавила уже мягче: — А ты?
— И не думал. Отвратительная привычка. Вредно для легких.
— Я имела в виду…
— Знаю. Нет, ни с кем. Голодающие художники в наши дни не пользуются популярностью.
— Голодающие художники никогда не пользовались популярностью.
— Ну-ну, рассказывай, — сказал Карл, ухмыльнувшись.
— Нет уж, — отозвалась Аманда, — этот номер не пройдет, даже не пытайся.
— Ты это о чем? Что не пройдет?
— Грэнвилловская улыбка. На мне сейчас непробиваемая броня, так что не трать зря силы.
— Послушай, Аманда…
Карл взял девушку за руку. Аманда отдернула руку и прошептала:
— Пожалуйста, не надо. Не надо говорить, как тебе неловко и что ты не знаешь, что сейчас чувствуешь. Потому что я знаю, что ты чувствуешь. Облегчение и свободу.
После этих слов Карл замолчал. Аманда тоже.
— Наверное, еще не время, — сказал наконец Карл. — Еще слишком больно. Может… может, стоит попытаться в следующем году.
— Я не против, если ты не возражаешь, — храбро ответила Аманда.
— Договорились, — произнес Карл, гася ее сигарету.
Улица, на которой жил Грэнвилл, была пустынна. Дождь загнал всех праздношатающихся под крышу. Аманда со скрежетом притормозила перед видавшим виды домом из коричневого песчаника, где Карл жил с тех пор, как переехал в Нью-Йорк. Он снимал крохотную однокомнатную квартирку на четвертом этаже, в которой было жарко летом, холодно зимой и шумно в любое время года. Мыши и тараканы не возражали, Карл тоже, а вот Аманда это убожество терпеть не могла. Обычно они встречались в ее квартире с центральным отоплением, горячей водой и прочими роскошествами.
Очень привлекательная молодая блондинка пыталась протащить через переднюю дверь огромное кресло. Правда, безрезультатно. И красотку, и ее ношу поливал дождь. Футболка и джинсы девушки промокли насквозь.
— Новая соседка? — осведомилась Аманда, вопросительно подняв бровь.
— Ага, сверху, — подтвердил Грэнвилл, кивая. — Переехала на прошлой неделе.
— Нет, не носит, — произнесла Аманда.
— Что не носит?
— Бюстгальтер. Ты ведь это подумал, не так ли?
Карл повернулся и пристально посмотрел на нее.
— Наверное, ты удивишься, но я не всегда думаю то, что, по твоему мнению, я должен думать.
Взгляд Аманды блуждал по лицу Карла, словно она старалась его лучше запомнить.
— Ты абсолютно прав, — мрачно проговорила девушка. — Меня бы это удивило.
— Осторожно, там рытвина, — предостерег Карл бывшую подругу, вылезая из машины.
Яма была прямо посреди дороги, широкая и глубокая, больше похожая на кратер. И конечно же, Аманда въехала в нее на всей скорости. Наверняка потеряла бы колпак, будь на автомобиле хоть один. Карл смотрел, как ее «субару» пересекает Бродвей, а потом удаляется вниз по улице, и на душе у него скребли кошки. Ему было грустно и одиноко. Карл решительно отбросил печальные мысли и направился к входной двери. Путь преградили кресло и очень мокрая блондинка.
— Вы что, собираетесь самостоятельно затащить эту штуковину на пятый этаж? — осведомился Карл у новой соседки.