В каждом обращении человека есть своя болевая точка. Политики, социологи, экономисты врачуют болезни, понятие о которых имеют только сами больные, самое ясное да пронзительное – через боль. И вот лечат человека, а ему еще больней. Обещают вправить вывих, а он орет – руку сломали. А стонущих от боли окружают презрением: «деградировавший человеческий материал», «население низкого качества» – словом, недочеловеки, нелюди, не достойные потраченных на них лекарств.
А Россия в образе и подобии живых людей давно все знает о своей болезни. За каждым стоном, проклятием – осознанный вопрос. Так что обратная сторона русских писем – это беспощадный диагноз общественного состояния России, поставленный ее собственным народом. Все принятые за годы реформ решения так или иначе входили в противоречие с образом жизни реального человека, так что сами люди с их уже укоренившейся психологией оборачивали преобразования во всех областях в хаос, но это и доказывает, что надо было следовать путем постепенных психологических перемен как в экономике, так и в общественной жизни. Подобное катастрофическое преобразование самой реальности, все равно что среды обитания, обрекало человека только на выживание, как и животное, когда кто не приспосабливаться к новым условиям существования, тот не выживает («а на нижние этажи они и не смотрят, хотя, как ни странно, все, без исключения, заявляют о стремлении создать нормальную жизнь для нижних этажей») – а способны выжить оказались в большинстве люди аморальные, стремящиеся к обогащению любой ценой и на любых условиях: взяточники, уголовники, казнокрады и тому подобные.
Обреченные на борьбу за выживание, на приспособление к жизни в насаждаемых условиях, люди живут, соответственно, как могут , а не так, как должно жить по совести и даже по закону («А пока каждый живет как может. Даже у бюджетного чиновника жить получше существует одна возможность – брать взятки. Раньше мы почти не слышали об этом. Сейчас же это происходит сплошь и рядом, вверху и внизу. В этот процесс сегодня втянуты даже простые труженики»). Когда на производстве, где все оклады, ставки, тарифы десятилетиями устанавливались централизованным порядком, а сбыт даже невысококачественной продукции – гарантирован тем же Госпланом, было в одночасье отменено государственное управление и отпущено все на свободу, не подготовленные ни морально, ни технически к подобным резким переменам рабочие, инженеры, директора оказывались именно ни к чему не способны, так что промышленные предприятия обрекались тем самым только на крах («Теперь же узаконили крутую самостоятельность. В этом ошибка наших государственных мужей. Надо было вводить эту самостоятельность медленно – по мере привыкания к ней, по степени готовности работать по новым требованиям»). Т о же с обрушившейся в одночасье политической свободой – люди оцепенели, не зная, кому, а главное – во что верить («десятки партий и движений, и десятки идей, в которых и сами организаторы порой не разбираются») . Когда была одна партия и одна идеология, человек в конце концов что-то мог понять. Но в анархии новых идей и партий уже мало что поняли, голосуя неосмысленно, естественно просто за лучшие обещания, а обещания лучшей жизни опять вырождались в демагогию, оборачивались обманом, ведь за исполнение своих обещаний ни политики, ни партии, придя к власти, ответственности не несут, руководствуясь в своих действиях уже только политической конъюнктурой («Сейчас не знаешь, кому верить, за кем идти. А может быть, это специально партии и движения плодят, чтобы окончательно запутать всех и вся?»). Замороченные и обманутые люди не хотят участвовать в выборах своих политических законодателей – они просто неспособны уяснить уже, в чем же суть предлагаемых выборов, чем одни партии отличаются от других, а безразличное отношение людей к политической жизни освобождает политиков от ответственности окончательно. Главное разочарование – одни стремительно обогащаются, другие же стремительно нищают, и так становится понятным, что одни обогащаются за счет других («Нет места на земле, где бы жили, без исключения, одни богатые. Богатые появляются лишь там, где основная масса беднеет и нищает. Противоестественно думать, чтоб богатые, у которых все мысли и действия направлены на то, чтоб богатеть, оглядывались бы в сторону беднейших и смеривали свои аппетиты, никого бы хотя б не разоряли»).