Воскрешения Гегеля продолжаются. Не так‑то легко с этим справиться. Человека не запрешь навечно в рисунке, рассказе, могиле. По тому, как он глядит со своих портретов, видно, что он знал это лучше кого‑либо.
От переводчика
«Перед нами новый Гегель», — предупреждает автор ныне выходящей по — русски биографии философа[408] Жак д’Онт (Jacques d’Hondt), обретший широкую известность в конце шестидесятых годов прошлого века как раз в связи с публикацией ряда важных работ о Гегеле («Гегель, философ живой истории». Париж, 1966; «Гегель, его жизнь и философия». Париж, 1967; «Тайный Гегель. Исследования скрытых источников мысли Гегеля». Париж, 1968; «Гегель в его время». Париж, 1968 и др.). Этот «новый» Гегель Д’Онта явился неспроста: в среде французских интеллектуалов родилось непредвиденное поветрие взывать к Гегелю и его наследию в надежде обрести ответы на вопросы, заданные временем. Удаленный во времени и сложный по мысли Гегель оказался неожиданно близким. Лик, однако, этого «нового Гегеля» в новых временных обстоятельствах начал мерцать и двоится. Толчком к переосмыслению сложившегося «классического» образа философа послужила интерпретация гегелевской «Феноменологии духа» Александром Кожевом в лекциях, прочитанных в Париже с января 1933 по май 1939 г. Александр Кожев (А. В. Кожевников, выходец из России) преподнес слушателям, среди которых наличествовали едва ли не все грядущие философские знаменитости, а именно: Ж. Батай, Ж. Лакан, Ж. Ипполит, М. Мерло — Понти, Р. Арон, Р. Кено и др. реанимированного Гегеля, существенно перетолкованного, зато внятного и актуального[409].
А. Кожев без зазрения совести объявил распространение диалектики на природу заблуждением, ограничил область духа историей[410], уточнив, что история развивается диалектически лишь потому, что человек действует посредством отрицаний налично — данного. Но бытие, снимающее себя в качестве бытия и остающееся при этом бытием, это понятие бытия, которое раскрывается в речи[411]. Главная роль в гегелевском наследии — и при таком подходе это естественно — отводилась «Феноменологии духа», истории приведения указанного духа к самосознанию. Повторимся, именно с семинаров Кожева начался во Франции гегелевский ренессанс, одним из центральных движителей которого стал Жан Ипполит, автор французского перевода «Феноменологии» (I — ый том вышел в 1939 г., Il — ой — в 1941), обстоятельного комментария («Генезис и структура феноменологии Гегеля» (1946) и «Логики и существования» (1952). Жана Ипполита называет в числе своих учителей (наряду с Полем Рикером) Жак д’Онт.
Сам Жак д’Онт родился в Туре в 1920 г. Во время войны, пришедшейся на его молодые годы, участвовал в движении Сопротивления, позже посвятил себя изучению философии в университете Пуатье, избрав стезю преподавательской деятельности. Преподавал в колледжах и лицеях, впоследствии возвратившись в университет Пуатье и сделавшись в 1987 г. в нем почетным профессором. Там, в Пуатье, он основал в 1970 г. Центр исследований и документов, посвященных Гегелю и Марксу (Centre de Recherche et de Documentation sur Hegel et Marx), которым руководил до 1975 г. С 1981 по 1991 г. Д’Онт был председателем Французского философского общества и до самого последнего времени членом правления Гегелевского общества (Hegel‑Vereinigung). Умер Жак Д’Ондт 10 февраля 2012 г.
Внезапно пробудившийся интерес к Гегелю во Франции в середине прошлого века был не столько неожиданностью, сколько неизбежностью, своего рода сближением именно из- за удаления во времени и обретения адекватной дистанции для вынесения адекватной же оценки. Нынешний взгляд на Гегеля — это взгляд на мыслителя и его наследие из XX, а теперь уже XXI века[412], взгляд, учитывающий преображение гегелевских идей марксизмом, умудренный многими печальными знаниями вроде идей «смерти» метафизики, субъекта и т. д. Именно расстояние между Гегелем и нами, время, за которое много чего произошло, открывает возможность понимания. Это — с одной стороны. С другой — не празден, однако, вопрос, а в состоянии ли мы вообще отстраниться от Гегеля ради этого самого понимания, способны ли карлики на плечах гиганта охватить взглядом гиганта?
Есть тем не менее вещи очевидные: с Гегелем новоевропейская мысль достигла некой вершины, за которой один только воздух и горние небеса, и подниматься дальше некуда, так что дальнейшее существование собственно мысли связано со способностью начать мыслить иначе (М. Фуко). Мышлению еще надлежит перестать быть собственно новоевропейским, все еще принадлежащим по основным своим параметрам Новому времени. Более того, речь, по мнению многих, идет о завершении не только новоевропейской, но и всей метафизической традиции, — той самой, которую неопределенно именуют классической рациональностью, а более точно, по Хайдеггеру, онто — тео — логией.
408
409
411
«Отождествиться с деревом и не
412
О «„ретроспективном взгляде” на Гегеля в современном французском гегельянстве см.: